Меж тем следующий этап – Польша. Там мы тоже занимаем первое место. Дальше – финал Гран-при среди юниоров – предел мечтаний для пермского парня.
И Я ВДРУГ НАЧАЛ ВСПОМИНАТЬ ВСЕХ, КТО НАДО МНОЙ ИЗДЕВАЛСЯ: В ПЕРМИ, В ПИТЕРЕ, – ГДЕ ОНИ ВСЕ? Я ТУТ, НА ЛЬДУ, НА ГРАН-ПРИ.
В перерыве еще участвовали в соревнованиях в Ницце. Море, Лазурный Берег, пальмы, апельсины растут: когда я это увидел, то понял, что такое настоящая спортивная жизнь и как долго я валял дурака, насколько раньше стоило начать стремиться к этому. И это тоже мотивация! Как итог, первое место. До этого момента я вообще ни разу не занимал первые места, а тут три подряд.
Финал Гран-при в Швеции, в Мальме. Соперники уже намного сильнее: четверо русских, американцы и канадцы, всего – 8 пар.
Мы откатались нормально, но, несмотря на это, канадцы, которые выступили хуже нас, – занимают первое место. Второе место – пара Шестакова – Лебедев, мы – третьи. Я был очень рад за Пашу с Наташей, они отлично выступили, и я думал, что именно они займут первое место, даже болел за них. Сам я был рад взять бронзу на своем первом финале Гран-при, тем более что судьи явно тянули канадцев Джессику Дюбэ и Брайса Девисона.
Чемпионат России среди юниоров, первое место у нас. У меня грудь колесом, для меня невероятный успех! До тех пор мне и 5-е место казалось недосягаемым! А главное – мы с Машей обыграли наших бывших партнеров Наташу и Павла. Впервые.
Дальше чемпионат мира среди юниоров. В Перми на тот момент вообще была только одна пара чемпионами среди юниоров – в 1994 году Коршунова – Савельев. И все, с тех пор четвертое место было успехом. Я, конечно, уже был скорее питерский, но все равно рос с мыслью, что чемпионат мира – это предел мечтаний. И, став чемпионом России, я начал хотеть большего.
Гаага. Чемпионат мира среди юниоров. Мы откатались неплохо. И хотя у нас были хорошие поддержки, в той системе судейства они не оценивались. Я зря на них рассчитывал. Мы стали третьими, вторые были канадцы, первое место у Шестаковой и Лебедева, моя бывшая партнерша стала чемпионкой в первый же сезон. Впрочем, это был последний юниорский сезон для Паши, потому что ему был уже 21 год. Для меня же оставался следующий сезон, чтобы занять первое место на чемпионате мира среди юниоров. Это было стимулом идти дальше, стараться, работать над собой.
Третье место на чемпионате мира дало мне и кое-какую финансовую свободу. Мы получили президентскую стипендию – 15 тысяч рублей в месяц в течение двух лет. По тем временам это было хорошо. Я наконец не нищий. Плюс призовые деньги, которые делились между мной, Машей и тренером, но я все равно чувствовал себя богачом. И еще я сэкономил 100 долларов суточных в Чехии, уже умея жить, не тратя денег, и купил себе свой первый телефон. Это был «Сони Эрикссон», до сих пор его помню.
Главный мой бонус был в том, что для себя самого я наконец стал спортсменом. Понял, к чему надо стремиться, понял, что третье место меня расстраивает и я хочу больше.
Помню свой разговор со старшим тренером юниорской сборной Галиной Петровной Голубковой.
– Ты чего такой расстроенный?
– У меня была мечта выиграть чемпионат среди юниоров, а теперь не выиграю.
– У тебя еще следующий год!
– Канадцы! А следующий чемпионат мира в Канаде. Их и так любят судьи, а там тем более они будут дома.
При той системе судейства юниорские финал Гран-при и чемпионат мира были двумя главными стартами сезона, если две пары идут ноздря в ноздрю, то давали одним выиграть одно, другим – другое. Это было важно для рейтинга, когда юниоры переходят во взрослый статус. Первый мой сезон за сборную получился довольно успешным, и мне оставался еще один в юниорах, а там будут канадцы, которых наверняка канадская федерация будет двигать именно на чемпионат, готовя к взрослому сезону.
Между тем в личной жизни у меня тоже произошли изменения, потому что мы жили вшестером в трешке, в хрущевке, с Сашкой, и тут возник из прошлого Коля Васильев, который работал в баре СКА администратором. Он долго до того был на флоте коком и сказал, что уходит в рейс на полгода-год, а у него кошка Муся, за которой надо смотреть, так что он предложил мне у него пожить. Он оставлял целую двухкомнатную квартиру в моем распоряжении!
Некоторое время мы пожили вдвоем с Колей, перед тем как он ушел в рейс. Оказалось, что Коля – очень верующий человек, который каждое утро начинал с молитвы. Он даже жил какое-то время в монастыре. При этом Коля был настоящим питерским парнем – пил джин, курил «Беломор» так, что в комнате стоял туман, бородатый, рыжий – до сих пор его вспоминаю добрым словом. Он был очень умным: влегкую перед телевизором отвечал на вопросы «Что? Где? Когда?», – начитанный, образованный, порядочный. Жаль, что позже мы потерялись с Колей, как-то разошлись наши пути, и здорово было недавно снова с ним пересечься.
Он многому меня научил, воспитывал как дядька. Наверно, я даже хотел быть на него чуть похожим. Он же познакомил меня с религией – научил верить. Потом Коля ушел в рейс, а ко мне переехала Саша. Это был хороший год – на улице Пражской в Купчино. У нас началась взрослая жизнь – мы остались одни и сами о себе должны были заботиться. В результате повзрослели и стали ближе. Саша работала, я тренировался и выступал, и, каждый раз возвращаясь домой, чувствовал, что мы семья и рядом мой самый близкий человек.
А вот с Машей, наоборот, начались проблемы – флирт с ней мне аукнулся, когда она поняла, что я живу с девушкой. Может быть, для нее это было чем-то серьезным, а не просто попыткой стать вместе в пару. Наверно, я сам виноват в этом – мне надо было думать, что и как я делаю, но, надо признать, что я сам еще был почти подростком – глупым, действующим бездумно и эгоистично. С Машей начались конфликты на льду. Я начал осознавать, откуда ноги росли у бесконечных разборок между Машей и Лебедевым, а до того между ней и ее предыдущим партнером Егором, и начал понимать их обоих.
РОМАНОВ НА СТОРОНЕ У МЕНЯ НЕ БЫЛО, НО ВСЕ-ТАКИ МЫ С САШЕЙ СТАЛИ ОТДАЛЯТЬСЯ, ЭТО БЫЛО ДВИЖЕНИЕ ВНИЗ, МЫ СТАНОВИЛИСЬ ЧУЖИМИ ЛЮДЬМИ.
Она была по своей натуре неплохим человеком. Но мы, конечно, катастрофически не совпадали по темпераменту. Маша была флегматична до невозможности. Даже говорила, растягивая слова, – медленная, периодически до одури ленивая. И если еще несколько лет назад я сам к фигурному катанию был холоден и выбирал соревнования попроще, то тут у меня появилось дикое желание выигрывать. Закончились времена загулов, походов в клуб и на концерты – семья и тренировки, и только на выходных мог себе позволить расслабиться. А Маша, наоборот, была тусовщицей – могла пойти в клуб с подругами в любой момент. Так, вдруг где-то повредила себе руку перед финалом Гран-при, а я об этом даже не знал, не понимал, почему она отказывается тренировать некоторые элементы. Оказалось, что у нее поврежден локоть: выпила коктейль, поехала с горочки и упала. Она часто нарушала режим, а мы вошли в ту стадию, когда этого позволить себе было нельзя. Меня она, естественно, не слушала: «Кто ты такой, чтобы что-то мне говорить?» Мне обратно прилетала раз за разом изначально неправильно поставленная с ней линия поведения. Мы стали хуже общаться, прежде всего на льду. Маша и так была не самая стабильная в плане катания, а тут хотелось быстрее что-то новое освоить, а мы один прыжок по 40 минут разминаем. Для меня это было невыносимо.
