Когда после матча сердце перестало колотиться, легко обернуться и сказать: «Ну и как можно быть таким идиотом? Оставалось еще двадцать минут». Но на поле, когда в тебе бушует адреналин, а напряжение нарастает, ты даже не понимаешь, сколько осталось до конца матча. Ты ничего не понимаешь. Единственное, о чем я мог думать, было: «Я не забил, мы вылетаем из чемпионата мира». Есть футболисты, которые на моем месте бы сказали: «Ладно, мы вылетаем, но я забил два потрясающих гола в матче против Англии. Я звезда». Я мог бы попросить удаления с поля: «У меня опять болит колено, я забил два гола в предыдущем матче, я сделал все, что мог». Но я мыслил иначе. Я хотел большего. Это чувство очень трудно объяснить. После всего, через что пришлось пройти, ты не можешь вынести мысли о поражении. Дело не в том, что я хотел победить, дело в том, что мне была нужна победа. Страх поражения окутывает все вокруг – даже откровенно очевидный факт, что за мной следит по меньшей мере 20 000 пар глаз. Что-то схлопнулось у меня в голове. Логика больше не влияла на мои решения.
Однажды во время игры против Чили в 2013-м, когда игрок схватил меня между ног, я отреагировал, ударив его кулаком. Меня за это не дисквалифицировали. Ничего. Ни на один матч. Это посчитали нормальной, приемлемой реакцией. Не было и осуждения болельщиков. Когда я позвонил Ивановичу после инцидента в 2013-м, он сказал мне, что к нему приходила полиция и спрашивала, не желает ли он выдвинуть обвинения, и, к счастью, он отказался. Я благодарен ему, поскольку балаган мог затянуться. Врежь кому-нибудь, и это забудут, никакого цирка. Так почему же мне обязательно нужно выбирать самый вредный для себя путь?
Проблема с этой «отключкой» в том, что она также происходит, когда я делаю на поле что-то великолепное. Я забивал голы и впоследствии даже не мог понять, как мне это удалось. Мой стиль игры бессознательный, хорошо это или плохо, но это так. Я хочу высвободить напряжение, но я не хочу терять спонтанность своего стиля, а еще меньше – темп игры.
«Ливерпуль» прислал спортивного психолога ко мне в Барселону после инцидента с Ивановичем, и мы провели два часа, разговаривая о том, «что я чувствовал и что в этот момент происходило в моей голове». Он предложил мне свои услуги, и я ответил ему, что если я захочу, я с ним увижусь, но этого не произошло. Частично потому, что избавление привело бы к моему спокойствию на поле. А что, если в следующий раз, когда мимо меня полетит мяч, я просто дам ему пролететь, вместо того чтобы за ним погнаться? Я футболист, который в лепешку расшибется, лишь бы предотвратить вброс противника на девяностой минуте. Я так играю. И я не могу себе позволить лишиться этой спонтанности.
В определенной степени это нормально, что нападающий нервный и легко раздражается. На эти девяносто минут вся жизнь может показаться красной тряпкой. Я знаю, что слово «раздражительный» может звучать странно, но оно подходит. Я раздражаюсь, когда защитник подходит и начинает давить меня сзади. Это нормально, потому что я отгораживаюсь от него спиной, отходя к нему, чтобы забить, но это раздражает меня. Меня раздражает, когда я упускаю момент. Все что угодно может раздражать. Иногда мне отлично удаются мои первые несколько касаний, и это хорошее предзнаменование, но если нет, то я думаю про себя: «Да что с тобой сегодня?» И я знаю, что в первый раз, когда со мной столкнется соперник, есть риск, что я отреагирую.
Защитники тоже это знают. В Премьер-лиге, когда я играл против кого-нибудь вроде Джонни Хейтинга, бывшего защитника «Аякса», а впоследствии «Эвертона», или Филиппе Сендероса из «Фулхэма», когда Мартин Йол был их менеджером, я знал, что надо делать. Сендерос наступал мне сзади на лодыжку через пять минут после выхода на поле. «А, извини» – бросал он. И я думал: «Ну да, Мартин Йол рассказал тебе, какой я, поэтому велел тебе это сделать».
Раздражение зависит от работы, и в определенной степени это нормально. Но когда оно развивается из-за плохой игры в важном матче, то я понимаю, что у меня проблемы. В тот день в игре с «Челси» я был ужасен. Я отвратительно играл против «ПСВ» в игре с Баккалом, и в матче против Италии я тоже упустил момент, который мог вывести мою страну в финал чемпионата мира. Каждый раз раздражение зашкаливало, напряжения было слишком много, и я срывался.
Очень легко говорить тем, кто уже не играет – или никогда не играл: «Тебе не следовало терять самообладания». Но напряжение заставляет тебя делать то, о чем ты даже не думал: есть больше, есть меньше, действовать иначе. Бывали матчи, когда впоследствии я говорил себе: «Почему я чувствовал такое давление, если все, чего я хотел, – это играть в футбол и быть довольным собой?» Но напряжение никуда не девается. Мне тяжело не драматизировать важные матчи. Чтобы максимально выкладываться, чтобы мне было не все равно, чтобы играть и не волноваться так сильно, что я проживаю матч заранее, – именно этого я хочу добиться.
Это кажется странным говорить уже после третьего подобного инцидента, но я исправился, я стал спокойнее. Я повзрослел. Когда я был ребенком, меня удалили с поля за то, что я ударил головой арбитра. Я пробежал пятьдесят метров, чтобы оспорить его решение, мне показали красную карточку, и я боднул судью. Я не горжусь этим.
Мои отношения с Софи стали для меня огромным подспорьем в жизни. Я всегда говорил, что мой лучший психолог ждет меня дома. Но долгое время она говорила мне, что этого недостаточно и что я должен обратиться к специалистам.
Спустя несколько дней после укуса Кьеллини – уже в Монтевидео, когда я закрылся, ушел в депрессию и никому не хотел рассказывать о том, что произошло, – мы с Софи уехали в пригород и со временем начали говорить обо всем, и я наконец начал понимать, что произошло и что мне нужно делать. Софи жалела, что не проявляла жесткость со мной раньше. Она спросила: «Теперь ты будешь меня слушать?» На этот раз я не видел других вариантов и взял инициативу в свои руки.
После непродолжительных поисков я нашел нужных людей. Если бы я был в Ливерпуле, то, возможно, нашел бы специалистов, с которыми уже общался, или, уже будучи в Барселоне, попросил бы помощи в клубе, но я был в промежуточном состоянии между двумя командами, поэтому и нашел специалиста самостоятельно. Мне все еще кажется, что это очень личное, но я чувствую, что они помогают мне понять, что мне не нужно держать себя в руках; что я не должен испытывать такую тяжесть и ответственность, находясь на поле.
Я уже чувствую, что это мне помогает. Но было бы слишком просто сказать: «Смотрите, теперь я веду себя прилично». Потому что если снова произойдет что-то подобное, что тогда? Я должен осознать, что это не быстрый процесс. Сейчас у меня есть время пройти лечение и начать лучше себя понимать, понять, на что я способен в такие моменты, и научиться контролировать себя. Также теперь я понимаю, что это совершенно нормально: ведь если у меня проблема с коленом, то я обращусь к физиотерапевту, так почему бы мне не обратиться к специалисту в соответствующей области, чтобы он помог мне справиться с этим?
На данный момент меня больше всего радует то, что я искренен и честен с самим собой. Одно дело сказать «Этого больше не повторится», и совсем другое – действительно осознавать, что означают эти слова, и правильно воспринимать ситуацию. Именно так я сейчас обдумываю свои действия. Мне кажется, будто я наконец сказал себе: «Луис, ты должен понять, что тебе нужен кто-то, с кем ты сможешь об этом разговаривать, чтобы ты научился справляться с подобными ситуациями».
