Я заподозрил что-то неладное, когда Дамьен Комолли подошел ко мне после игры и спросил, что у меня произошло с Эвра. Сперва я даже не вспомнил ничего особенного. У нас с ним был спор, но у меня было еще несколько перепалок по ходу игры. Комолли заявил: «Ну, тебя обвиняют в расизме». Я был очень удивлен.
Помню, что рефери подозвал нас. Эвра искал меня, чтобы спросить, зачем я его ударил. Немного лицемерно со стороны защитника жаловаться на удары, учитывая, что весь матч он пинает по ногам других футболистов. Он начал спор на испанском языке. В нашем разговоре я один раз использовал испанское слово «negro».
Люди никак не хотят принять тот факт, что спор проходил на испанском. Я не использовал слово «negro» так, как оно используется в английском. Сейчас я уже знаю (на тот момент я об этом понятия не имел), что в английском языке есть слово, которое пишется так же, но произносится иначе, и оно очень оскорбительно: «negro», произносится как «нигро». «Negro» (произносится как «нэгро») в переводе с испанского означает «черный», ничего больше. Это не оскорбление. Тогда мне говорят: «Ладно, но ты сказал «черный» – не следовало этого делать». Но Эвра начал спор на испанском, а в испанском языке много подобных обращений: «Guapo» (красавчик), «Gordo» (толстяк), «Flaco» (худышка), «Rubio» (блондин) и так далее. Это просто внешние характеристики, ничего больше. Negro может относиться к любому человеку с темными волосами или кожей, и я использовал это слово на испанском всю свою жизнь. Моя жена иногда называет меня «Negro» или ласково «Negrito». Бабушка звала моего дедушку «Negrito» и иногда и меня тоже. Есть бесчисленное множество южноамериканских игроков, которых называют «El Negro». Один из самых известных и популярных уругвайских футболистов, легендарный Обдулио Варела, имел прозвище «El Negro Jefe» (Черный вождь). Обычно это слово используется в дружелюбной манере, и даже если нет, у него нет расистской коннотации; оно не подразумевает никакого оскорбления или дискриминации из-за того, что кто-то черный. Я не говорю, что я использовал его в дружелюбной манере по отношению к Эвра, потому что мы, ясное дело, спорили. Но никакой расистской подоплеки там не было.
Еще один важный момент – я спросил Эвра: «Por qué, negro?» «Por qué» переводится как «почему?». Я спрашивал его, почему он жалуется сперва на фол, а затем на то, что я тронул его. Я рассказал об этом Комолли, но в итоге мои слова, переданные по «испорченному телефону», дошли до судьи уже не как «Por qué, negro?», а как «Porque eres negro», что кардинально меняет смысл: «porque» значит не «почему?», а «потому что» – фраза превращается в «потому что ты черный». Я бы никогда не сказал и даже не подумал сказать фразу «потому что ты черный». И никогда не говорил и не скажу, что не стану разговаривать с Эвра или с кем-то еще, потому что они черные.
Но никому уже не было дела до этих тонкостей, когда меня обвинили в расизме. Особенно после первоначальных обвинений Эвра, что я назвал его не «negro», а «nigger», хотя позже он признался, что это неправда. Испаноговорящему человеку никогда в голову не придет использовать это слово; его даже не существует в испанском языке. Он изменил показания, но клеймо того, что я могу использовать такое оскорбительное слово, закрепилось на мне.
По словам Эвра, я использовал «слово на Н» – сперва, по его словам, это было слово «nigger», которое он позже заменил на «negro», – пять раз. Но он был единственным, кто это слышал, и он даже сам не уверен, что это было. Я сказал его лишь раз в том контексте, который описал выше, не имея в виду никакого расистского подтекста. Но на основании его показаний меня признали виновным. Давид Де Хеа был рядом с нами возле ворот и в своих показаниях заявил, что ничего не слышал.
Я рассказал Комолли о том, что произошло. Он рассказал Кенни Далглишу, и оба донесли это до арбитра, и эта версия рассматривалась на разбирательстве. Почему я сам не пошел в судейскую комнату? Потому что мне никто об этом не сказал и потому что я плохо говорю по-английски. Я не говорю, что это вина Комолли. Совсем нет. Именно он в точности передал то, что я сказал рефери, и сказал, что есть нюансы в испанском языке, где есть фразы «Por qué» и «Porque», а также о слове «negro», которое используется в испанском иначе, нежели в английском.
Не учитывая того, каким именно образом «Por qué» превратилось в «Porque», вокруг было около 25 камер, направленных на место происходящего, три специалиста по чтению по губам просматривали запись, и нигде не было видно, что я говорю то, в чем меня обвиняют. Никто не слышал, как я говорю это слово, кроме Эвра, утверждающего, что я повторил его пять раз примерно за 10 секунд. Позже в интервью для французского канала «Canal Plus» пять раз обратились уже в десять.
Эвра не очень хорошо говорит по-испански. Он начал спор по-испански, но это был очень простой испанский – как если бы я сказал по-английски: «Зачем ты бить меня?» Я с трудом понимал, что он мне говорит. Помню, как он назвал меня «Sur Americano» («южноамериканец»), но в остальном я почти ничего не понял.
Если ты не говоришь по-испански, то не обвиняй меня в том, что я оскорбил тебя на этом языке, а тем более десять раз. Не понимаю, почему он не поговорил со мной в подтрибунном помещении. Если это было так оскорбительно, почему он не схватил меня и не спросил: «Что ты только что мне сказал?» И я бы ответил: «Если ты и правда думаешь, что я это сказал, то ты меня неправильно понял».
Если бы мы с Эвра поговорили после игры, мы бы пришли к тому, что я не оскорблял его по расовому признаку.
Можете спросить: почему же я сам не стал инициатором этого разговора? Ответ очевиден: я понятия не имел, что я сказал что-то плохое, а тем более расистское. Я не думал, что то, что я сказал ему, выходило за рамки обычного спора на футбольном поле.
Невозможно представить, чтобы я сказал ему то, в чем меня обвиняют, учитывая то, какие у меня были партнеры в «Ливерпуле», и то, против кого я играл в Голландии – в стране с наибольшим количеством игроков из Кюрасао и Суринама. Меня никогда не подозревали ни в чем подобном. Я приехал в Англию, и Эвра, со своими тремя словами на испанском, обвинил меня в расизме. Я использовал испанское слово «черный», которое для меня не несет никакой расистской подоплеки, вот и все. Я был опустошен, когда это преподнесли как расизм. Не было никаких дополнительных оскорблений – «черный тот» или «черный этот». Если бы они были, я бы заслуживал то, что получил, и даже больше. Но я использовал слово «черный» и получил за это дисквалификацию на 8 матчей, и, что хуже того, меня заклеймили расистом.
***
Через несколько дней, когда я начал понимать, насколько серьезна ситуация, я решил, что я больше не скажу ни слова. Я мог бы сказать очень многое. Может быть, мне даже стоило бы сказать очень многое. Но руководство клуба сказало мне сидеть тихо, и я сам понимал, что лучше ничего не говорить, чем говорить что-то в порыве злости.
Я прожил в Англии не так уж долго и все еще довольно плохо говорил по-английски. В то время языковой барьер был для меня гораздо большей проблемой, чем сейчас. Можно сказать: «Твоя вина, что ты не учил английский». Когда я переехал в Голландию, мне нужно было решить, какой язык мне учить – английский или голландский. Из уважения к местным болельщикам я стал учить голландский.
