Время от времени приносили бутерброды. Я разговаривал со своей женой по телефону, и она спрашивала: «Чем занимаешься?»
«Ничем, просто сижу».
Я не знал, что я должен был здесь делать. Зачем я был им нужен, запертый в этом зале?
Адвокаты объяснили мне, что нет никаких доказательств моей вины в чем бы то ни было, но меня обвиняют в том, что я изменил свои показания: сейчас я утверждал, что сказал одно, но до этого я передал через Комолли судье, что сказал совсем другое. В общем, поэтому они решили, что мои показания ненадежны. На заседании была переводчик, которая переводила все так, как я говорил, но они больше полагались не на мои показания, а на Дамьена и Кенни, которые пересказывали мои слова. Мне приводили показания других игроков и свидетелей, и я должен был подтвердить их, но все это требовало перевода, а все мы знаем, насколько огромным получился итоговый отчет. Он до сих пор у меня где-то лежит, но я так его и не прочел. У меня он есть на испанском, и он растянут где-то на 115 страниц. Если я сейчас начну его читать, то только расстроюсь.
Меня дисквалифицировали на восемь матчей и, хуже того, заклеймили расистом на всю жизнь.
Можете называть меня «болтуном», «каннибалом», «ныряльщиком». На все есть доказательства. Но называть меня расистом – нет, это очень больно. Это серьезное обвинение. Мне больно от того, как оно влияет на меня, больно от того, что это принесло страдания и моей жене на заседании, когда у нее на глазах меня называли тем, кем я не являюсь, и она это знает, и мне больно от того, что в будущем, когда мои дети вырастут, это клеймо останется. От этого пятна на моем имени меня уже никто никогда не избавит.
Когда было объявлено о дисквалификации, я написал открытое письмо болельщикам, но я никогда не просил прощения у Эвра, потому что не считаю, что сделал ему что-то плохое. Я пострадал от этого дела больше, чем кто-либо еще. Я не расист, и я никогда не говорил ему чего-то дискриминационного. Я не извинился, потому что мне не за что просить прощения. Со мной поступили несправедливо. Я хотел подать апелляцию по поводу дисквалификации, но руководство клуба посчитало, что нужно просто двигаться дальше.
Если и был шанс на примирение, то случай, произошедший перед матчем против «Манчестер Юнайтед» в феврале 2012-го, поставил на нем крест.
Я был твердо намерен пожать Эвра руку перед матчем. Я поговорил с женой перед игрой и сказал, что собираюсь это сделать.
Кенни позвонил мне за день до игры.
– Луис, ты подашь ему руку?
– Да, да. Никаких проблем.
Когда я шел вдоль линии игроков, Эвра пожал руку каждому, но опустил ее передо мной. Передо мной он пожал руку Джордану Хендерсону, но когда к нему подошел я, он убрал ее. Каждый может увидеть фотографии при желании. Моя рука была протянута к его, но когда он опустил свою руку, я подумал: «Ладно, он не хочет здороваться», и я пошел дальше.
Я был твердо намерен пожать ему руку.
Пепе Рейна шел за мной, и позже сказал мне: «Я видел, что он сделал – опустил руку, чтобы ты не мог ее пожать».
Когда я прошел вперед, он начал свое шоу с хватанием моей руки, протестуя, что я не пожал его руку. Он взглянул в сторону сэра Алекса Фергюсона, чтобы убедиться, что папа за всем наблюдает. Это была ловушка, и я в нее угодил.
Глен сказал мне: «Он всю ночь перед игрой думал, что сделать с этим рукопожатием. Он все спланировал».
Из-за того, какое клеймо осталось на мне, я, возможно, допустил ошибку уже тем, что попытался подать ему руку.
Жена смотрела матч с трибуны и, прежде чем я смог с ней поговорить, написала мне сообщение: «Он не подал тебе руку. Он опустил ее, когда ты стал к нему подходить».
Тогда он схватил меня за запястье, чтобы все увидели, будто он хочет пожать мне руку, а я нет. Заголовки гласили: «Нераскаявшийся Суарес отказывается жать руку».
Слово «нераскаявшийся» часто используют в отношении меня, когда речь заходит об этой ситуации с Эвра. Я считаю, что оно совершенно не к месту. Нельзя верить в собственную невиновность и в то же время в чем-то раскаиваться.
Подвел ли я Кенни? Нет, потому что я сказал ему, что подам руку Эвра, и так и сделал. Кенни был слишком озабочен игрой, чтобы беспокоиться еще и о том, пожмем ли мы друг другу руки. Все это время он защищал меня. Он сказал мне: «Каждый раз, когда я прихожу на пресс-конференцию, мне приходится отбиваться от вопросов о Луисе: “Луис то; Луис это”». Дошло до того, что ему пришлось заявить: «Мы здесь собрались, чтобы поговорить о футболе или о Луисе?» Ему пришлось непросто. Но он знает, как я благодарен ему за все, что он для меня сделал.
Мои партнеры по команде тоже были великолепны, и Кенни поддержал их идею надеть футболки в мою поддержку. Глен Джонсон во всем меня поддерживал. Он поддерживал меня даже несмотря на то, что я был в клубе совсем недолго, и это никак не повлияло на вердикт, но это очень многое для меня значило. Стивен Джеррард тоже был великолепен. Он подошел ко мне после моей первой игры против «Манчестер Юнайтед» после дисквалификации, когда меня все оскорбляли, и сказал мне: «Сегодня ты докажешь, что ты один из лучших футболистов в мире».
Люди спрашивают меня, могу ли я хотя бы попытаться взглянуть на ситуацию со стороны Эвра – если он думал, что я его оскорбил, разве его реакция незакономерна? Но почему он тогда со всеми этими обвинениями не подошел ко мне? Почему не предъявил их на футбольном поле или позднее? Подойди ко мне после матча с испаноговорящим партнером, и он расскажет тебе, что я имел в виду и что он об этом думает, или мы могли бы встретиться позже. Почему он со мной не встретился? Глава PFA предложил нам с Эвра встретиться через несколько дней после инцидента, и я сказал Комолли, что если мне придется на ней объяснить ситуацию, то хорошо, я приду. Я не знаю, почему встреча не произошла. Точно не потому, что я от нее отказался. Возможно, потому, что началось расследование, и вряд ли можно было собрать нас вместе с PFA в тот момент, когда Эвра обвинял меня в расизме на заседании FA.
По итогам заседания на мне навсегда закрепилось клеймо. Эвра вышел с заседания невинной жертвой, а я – с вечным позорным пятном на своей репутации, заклейменный расистом.
Я всегда буду благодарен «Ливерпулю» за то, как он меня защищал. Люди тогда говорили: «Они защищают его, потому что он хороший игрок и потому что не могут позволить себе вести себя по-другому». Нет. Они защищали, потому что знали меня. Знали, что я за человек. Знали, каков я в раздевалке. Знали, каков я с семьей. Знали, каков я за пределами футбольного поля.
Они знают меня. Знают, что я не расист.
Состояние
Когда я еще был в «Аяксе», голландский журнал опубликовал статью, в которой утверждалось, будто я самый высокооплачиваемый игрок в Голландии. Это не только было неправдой, но они еще и заявляли, что я зарабатываю в два раза больше того, что я зарабатывал на самом деле. Я опроверг эту статью, но я не могу опровергать каждую историю, которая исходит от СМИ, потому что придется реагировать на них постоянно, и в конце концов это сведет меня с ума.
