Когда они меня принимали, они обещали мне частные уроки итальянского языка, стандартную продуктовую корзину раз в месяц для моей матери, 100 долларов в месяц и все, что я заработаю в «Насьонале», что я не считал, потому что у меня никогда не было никаких гарантий, что они заплатят футболистам в конце месяца.
Позже Фонсека и Агилера прекратили сотрудничество, и мне пришлось выбирать между ними. Один говорил мне одно, второй – другое. Я решил довериться Фонсеке. Я чувствовал его полную поддержку, хотя у меня никогда не было проблем с Эль Пато, и я все еще здороваюсь с ним при случае. Он знает, что мне просто пришлось выбирать между ними. Я никогда действительно не подписывал никаких соглашений с Фонсекой. Не знаю почему. Кажется, я говорил ему пару раз: «Если я даю тебе слово, значит, ты можешь мне доверять».
Скоро я понял, что из всех игроков Фонсеки он платил мне меньше всех остальных. Я был последним в очереди, кто получит новые бутсы. Все, что я зарабатывал, я делил с семьей и мог иногда немного поддерживать отца, потому что он тогда переживал непростые времена.
Было много обещаний по поводу моего будущего. Каждый раз при встрече он рассказывал мне, что произойдет вот это и вот то – каждый раз очень убедительно. У него была большая машина, а сам он жил в Италии. Казалось, дела идут хорошо. Я разговаривал с другими молодыми футболистами, работавшими с ним, и мы обсуждали его машину и дом. Ты не думаешь: «В один прекрасный день у меня будет все то же, что у него», скорее ты думаешь, что раз у него все есть, значит, он успешен, то у него есть какие-то качества. Он что-то из себя представляет. И ты можешь стать таким же.
Когда я перешел в основную команду «Насьоналя», все 100 % прав на меня принадлежали клубу; но в Уругвае, если ты переходишь в другой клуб, то 20 % от суммы сделки перечисляется футболисту. Поэтому если Фонсека собирался меня приобрести у «Насьоналя», ему нужно было заплатить миллион долларов «Насьоналю» и 200 000 долларов полагались мне. Фонсека сказал, что я должен отказаться от 200 000, чтобы он заплатил «Насьоналю» только 800 000. Он сэкономит на трансфере, но мне полагались бонусные 200 000 долларов с моего первого большого контракта в Европе. В тот момент я отчаянно рвался в Европу, поэтому думал: «Ладно, пусть будет так. Я просто хочу уехать». Пусть эти деньги будут включены в мой контракт, замечательно. Сейчас они мне не нужны. На этот раз я оказался слишком доверчивым, и когда я понял свою ошибку, было слишком поздно.
Проблемы с агентами очень запутанные. Родители часто стараются поступить как лучше, забирая деньги для своих сыновей при первой же возможности, но на самом деле это несет в себе больше вреда способностям ребенка заработать гораздо больше в будущем. Мне удалось избежать большинства потенциально опасных сделок. Я много времени провел на улицах и был осведомлен о всевозможных уловках и ловушках, которые меня ждали.
Иногда давление на тебя может оказывать даже твоя собственная семья. Я люблю родителей, братьев и сестер и хочу им помогать, но я ввел правило, что если они не хотят помогать себе сами, то ничего не будет. Мы все жили в одном мире; все мы были ограничены в возможностях, и нам всем приходилось мириться с трудностями. Мне ничего не доставалось даром. На некоторое время я перестал общаться с отцом, потому что он решил, что ему больше не нужно работать, потому что он отец Луиса Суареса. Я спросил его: «Кто из нас играет в футбол, ты или я?»
Конечно, я буду помогать ему, ведь он мой отец, но и он должен в свою очередь что-то делать. Какое-то время мы с ним спорили по этому поводу, и это было ужасно, но мне удалось найти для него работу. Сейчас он работает на ней уже больше года, и он счастлив. У моей мамы своя пекарня, она продает хлеб прямо из своего дома. У меня шесть родных братьев и сестер, много племянников и племянниц, и я хочу, чтобы они видели во мне брата или дядю, а не известного футболиста.
В такой большой семье, как у меня, всегда у кого-то есть проблемы, но большинство семейных проблем нельзя решить деньгами. У тебя есть деньги, но проблема остается либо ты решаешь для них проблему, а затем они возвращаются к тебе со своим дядей или братом дяди, у которого тоже есть проблема. Меня обвиняли в том, что, дескать, «мой брат играет в футбол и никогда мне не помогает», но я не буду помогать тем, кто не хочет помочь себе сам.
Они могут считать меня скупердяем, но в глубине души они осознают, что тут идет речь о том, что нужно уметь правильно оценивать вещи. Я помогу им, если они способны ценить и оценивать то, что имеют. Это вопрос самоуважения. У меня строгая трудовая этика – возможно, потому что я знаю, через какие трудности мне пришлось пройти: бесконечные поездки на автобусе, долгие пешие переходы, попытки наскрести денег на то, что другим доставалось даром. Я буду относиться так же к своим детям. Они получат все, что я смогу им дать, но они должны будут научиться правильно относиться к жизненным ценностям.
Я не собираюсь покупать особняки для своих братьев и сестер. Они не переедут из съемной квартиры в огромный особняк, потому что это не наш путь, мы не такие. Они не станут счастливы, им не будет комфортно. Они из других кварталов. Моя семья принимает это и принимает то, каков я, но люди, которые каким-то образом связаны с семьями футболистов, этого не понимают. Если семья перестает работать из-за того, что сын или брат зарабатывает много денег и играет в Европе, то я этого не одобряю.
Я сказал своему отцу, когда переезжал в Европу, что он может перестать работать. Это была моя ошибка, о которой я позже пожалел. Сперва я подумал: «Ему будет хорошо». Но потом поймал себя на мысли: «Зачем я ему это сказал?» Он знал себе цену благодаря своей работе, он работал на ней годами, это была часть него. Это давало ему самоуважение, он мог чувствовать себя личностью. Если твой отец не хочет работать, то это проблема. А люди вокруг него будут говорить: «Это отец Луиса Суареса». Но у него своя жизнь, свои ценности и достоинства. Мне пришлось сказать ему: «Я не стану тебе помогать до тех пор, пока ты не начнешь ценить то, что имеешь, то, кто ты есть и что делаешь». Было трудно его убедить, но в конце концов я пришел к своей цели. На самом деле проблема была не в нем, а в людях, его окружавших, которые говорили: «Ты ведь отец Суареса, тебе следует то-то и то-то». Твой сын может помочь тебе, облегчить какие-то трудности, но он не станет разруливать за тебя всю твою жизнь. Ты должен уважать себя, у тебя своя жизнь, и она в твоей власти. Иначе все на тебя будут смотреть по-другому. Они скажут: «А, мужик разбогател, потому что его сын футболист. Легко ему живется». Если ты ценишь и уважаешь себя, ты не должен такое принимать.
Нельзя переставать ценить то, что имеешь, и забывать то, как ты этого добился. Помню, когда мне было десять или одиннадцать, партнер моего старшего брата пришел к нам домой и принес вещи из секонд-хенда. Я все еще помню радость на лице моего младшего брата. Семья и друзья никогда не скажут, что я изменился, добившись успеха, потому что это не так. Я никогда не стану покупать кучу роскошных машин. Я не против этого, если ты этого хочешь, но я никогда не понимал подобного. Я не такой.
6
Революция Роджерса
Брендан быстро показал, что он тоже может приспосабливаться.
Был момент во время первого настоящего, глубокого разговора с Бренданом Роджерсом, когда я посмотрел на него, и до меня дошло: «Он прав». Мы какое-то время говорили, он объяснял, как, по его представлению, должна играть команда, и все вставало на свои места. Все, что он говорил, обретало смысл, я был абсолютно убежден в его правоте.
