Все физиотерапевты, диетологи, тренеры всех рангов пытались заставить меня есть больше, но в этом нет смысла. Они не понимают, почему я не получаю мышечных травм. Это идет вразрез с представлениями науки, но со мной это работает. Я не против того, чтобы пить диетологические смузи после матчей, если это помогает тебе восстановиться, но каждый раз, когда я их пил, мне становилось не по себе.
По мне только вода: вода перед матчем, вода в перерыве, вода после второго тайма. Это стало привычкой. Ко мне подходят и спрашивают: «Шоколадный или фруктовый»? Они никогда не знают, что я отвечу. Но они всегда знают, чем все закончится. Физиотерапевты «Барселоны», вас предупредили…
7
Так близко
После финального свистка я не мог сдерживать слезы. Я натянул футболку на голову и хотел провалиться и исчезнуть.
Еще до того как Стивен Джеррард начал произносить свою речь, было видно, что он едва сдерживает слезы. Тогда мы в полной мере осознали и прочувствовали важность момента. Все было по-настоящему и очень эмоционально. Он не играл на камеру. На самом деле он даже пытался спрятать лицо, когда увидел наведенные на него телевизионные камеры. Это было 13 апреля 2014 года. Мы только что обыграли «Манчестер» со счетом 3: 2 и всерьез поверили в то, что сможем победить в Премьер-лиге. Стив собрал всех игроков в круг. Мы стояли на поле «Энфилда», обнявшись, совершенно обессиленные, но окрыленные, маленький кружок посреди торжествующих болельщиков и оглушительного шума. И тогда он произнес ту самую речь, от которой у меня и теперь мурашки.
Это было не в первый раз, когда его слова воздействовали на меня. Прошлым летом, когда я уже практически принял решение покинуть «Ливерпуль», именно разговор со Стивеном помог мне это решение изменить.
В плане личных достижений сезон 2012/13 был чрезвычайно хорош, не принимая во внимание того эпизода с «Челси». Я не знаю, что в тот момент происходило в моей голове, осмыслить все я смог только спустя время.
Для меня сезон закончился за пять игр до его официального окончания из-за дисквалификации, и мне казалось, что это знак того, что и мое пребывание в Англии должно подойти к концу. Даже политики, у которых, казалось бы, должны быть дела поважнее, охотно вступили в ряды порицающих мое поведение, и для меня это было уже слишком. Дэвид Кэмерон сказал, что я «подаю плохой пример молодежи». Если уж сам премьер-министр высказывается на тему твоего поведения, то, вероятно, и правда стоит задуматься о том, чтобы покинуть страну.
Мне казалось, что меня загнали в тупик и люди единогласно избрали меня своей мишенью. У каждого было свое мнение на мой счет, среди которых не было ни одного положительного. В этой атмосфере я задыхался и хотел уехать.
Желание уехать из Англии летом 2013 года стало результатом суммы различных факторов. В прошлом сезоне мы упустили шанс попасть в Лигу чемпионов, я получил дисквалификацию на 10 матчей за укус Бранислава Ивановича и снова стал «Врагом Номер Один». Я не мог спокойно выйти в парк со своей маленькой дочерью – папарацци преследовали меня и мою семью, куда бы я ни направлялся. Я думаю, большинство людей стремилось бы избавиться от такого количества негативного внимания. Ситуация мучила меня и портила жизнь людям, которых я больше всего люблю. Я не робот, у меня есть чувства. И в то время я большую часть времени чувствовал себя несчастным.
Я устал от бесконечных материалов обо мне в газетах. Устал от ярлыков вроде «Суарес такой-то» и «Суарес такой-то». Устал от повсеместного разглагольствования обо мне и моих действиях. Если молчал премьер-министр, то обо мне всенепременно высказывался менеджер той или иной команды. А я думал: «Это невыносимо. Мне необходимо вырваться отсюда». Я просто хотел уехать из Англии. Я думал, что в другом месте будет лучше Софи, детям и мне самому.
Я прекрасно осознавал, что тогда на поле совершил дурной поступок. Я принял наказание, принес свои извинения, но мои критики не унимались. Ситуация казалась мне безвыходной, я думал, что вернуться и снова начать играть в Англии практически невозможно. В том смятении, в котором я пребывал, единственным возможным решением виделся отъезд из Англии.
Мне еще не довелось поиграть в Лиге чемпионов. Приближался мой двадцать седьмой день рождения, а меня ожидал еще один сезон за бортом главного европейского чемпионата. Я знал, что, согласно одному из условий моего контракта, если «Ливерпуль» вылетает из Лиги чемпионов, я вправе рассматривать переход в другой клуб, при условии, что тот выплатит «Ливерпулю» отступные размером от 40 миллионов фунтов. Таким образом, причины для перехода в другой клуб у меня были, и было договорное право это сделать. И если слухи не врали, были и клубы, во мне заинтересованные. Перед моим агентом, Пере Гвардиолой, стояла задача изучить имеющиеся варианты. Задача была не из простых. Я был парнем, дисквалифицированным на десять матчей за укус игрока другой команды, а годом ранее еще и обвиненным в расизме. Я думаю, некоторые крупные клубы опасались, что я принесу им проблемы и подорву их репутацию. Какая-то часть меня кричала: «Оценивайте меня по тому, что я делаю на поле!», но ведь и инциденты с укусами происходили тоже на поле.
Были клубы, которые проявляли интерес, но лишь один из них официально сделал предложение, превышающее 40 млн фунтов. Это был «Арсенал».
Это ничуть не облегчало ситуацию, и чем больше я об этом всем рефлексировал, тем в большее смятение приходил. Но одна мысль оставалась неизменной: мне нужно уехать. Я хотел уехать, потому что я хотел уехать именно из Англии, и к этому примешивалась моя неудовлетворенность тем, что я не могу играть в матчах Лиги чемпионов. И тут на горизонте возник клуб, который состоит в Лиге чемпионов, но он тоже английский. Голова у меня шла кругом. Станет ли переход в «Арсенал» решением моих проблем или породит новые? Я не знал, что делать. Страдало качество тренировок, да и в эмоциональном плане я был изношен. Мне хотелось, чтобы люди поняли причину, по которой я хочу уехать, но вместо этого они воспринимали меня как алчного до денег игрока, лишенного чувства привязанности к своему клубу, что было в корне неверно.
Поскольку «Арсенал» оказался первым клубом, который всерьез рассматривал приобретение меня в команду, я начал размышлять о том, может ли переезд в другой город оказать такой же эффект, как переезд в другую страну. Я старался убедить себя в том, что игрокам проще добиться анонимности в Лондоне, а это как раз то, чего я хотел. Сейчас я не мог просто пройтись по улице или заглянуть в супермаркет и остаться незамеченным. Моя семья также находилась под давлением. Я сказал Пере, что переход в другой английский клуб мне не подходит. Слишком масштабным было моральное давление и внимание ко мне: три машины, набитые фотографами, преследовали меня и мою семью, когда мы выезжали из дома, и четыре, когда мы ехали домой. Если ты не можешь пройти в спокойствии по улице и нескольких шагов, самое время уехать. И в то же время я думал, что вариант с переездом в Лондон не стоит сбрасывать со счетов. Это крупный город, в котором можно затеряться и к тому же играть в футбол уровня Лиги чемпионов. В глубине души я этого не хотел, но старался убедить себя в том, что из этого что-то может получиться. Однако сомнения побеждали. Переход в «Арсенал» может и усугубить ситуацию. Помимо того, что я останусь в Англии, я еще и настрою против себя болельщиков «Ливерпуля». Я мог отвратить от себя единственную группу людей, которые были на моей стороне и чьей поддержке я безмерно благодарен.
