Ответственность и напряжение никуда не деваются. Вот ты играешь с Италией. Это даже труднее, чем было с Англией, и ты снова не имеешь права проиграть. У тебя нет времени подумать, передохнуть. Ты хочешь просто спрятаться, скрыться на какое-то время, но ты не можешь. У тебя нет на это времени, и я думаю, именно это помешало мне в игре против Италии. Внутри меня было нестерпимое напряжение, и я не знал, как мне его высвободить.
Я разговаривал об этом с профессионалами, и я рассказал им, что у меня не было ни времени, ни желания с кем-то говорить, облегчить душу, чтобы облегчить напряжение. Я не мог покричать, поругаться и успокоиться. Я работал в изоляции от своих партнеров, отчаянно желая вернуться. Со мной были Уолтер и Софи, но я даже не разговаривал с ними. Я сдерживал напряжение. Я должен был выпустить его, но не мог. Или не хотел. Я держал все при себе и только все ухудшил.
Я не могу объяснить, что происходило в моей голове за несколько дней перед тем матчем, за месяц до него; все эти вещи, которые крутились в мыслях, были только моими, и ничьими больше. «Суарес то, Суарес это». Сезон. Травма. Беспокойство. Реабилитация, день за днем. Не попал в чемпионат мира. Попал в чемпионат мира. Для Уругвая и меня – именно этот чемпионат мира. Поражение от Коста-Рики, беспомощность на скамейке запасных. Встреча с Англией. Англия. Два гола. Колено. Эмоции. А затем через два дня нужно проделать все то же самое, или все пропадет, исчезнет. Италия. Время уходит, появляется шанс, и ДжиДжи Буффон спасает ворота. А потом случается это…
Эпилог: Callejón
Когда мне было семь, футбольным полем моей мечты была длинная улочка, проходящая за нашим домом в Монтевидео в районе La Comercial. С одной стороны было лимонное дерево, посаженное моей бабушкой задолго до того, как мы переехали в ее крошечный одноэтажный домик, когда родители искали работу в городе. С другой – были большие серые стены, колючая проволока и башни местной женской тюрьмы. Между детским домом, прилегающим к тюрьме, самой тюрьмой и мастерскими рядом с нашим домом была бугристая поверхность, усыпанная гравием, которая служила нам футбольным полем.
Сallejón, как мы ее называли, была достаточно широкой для наших матчей, но слишком узкой для того, чтобы по ней передвигались автомобили. Отделенная от шума и выхлопных газов автобусов и машин, снующих по бульвару Artigas, эта улочка была далека от полей Сальто, где мы жили до моих шести лет, но она была убежищем от вечного движения Монтевидео. Это было излюбленное место для другого вида обращения. После наступления темноты люди приходили сюда за марихуаной и кокаином, нюхали здесь клей или просто выпивали. Тебе вряд ли захочется случайно попасть в такое место по ошибке, но оно было буквально на пороге черного хода моего дома, и мы проводили здесь дни и ночи, играя в футбол.
Чем старше я становился, тем больше я замечал здесь наркотики и алкоголь. От людей, приходивших посетить заключенных, доносился запах марихуаны. Многие пытались пронести вещества внутрь, некоторые даже пытались вытащить заключенных – было несколько попыток побега. Некоторые были даже удачными.
Мой старший брат Паоло, который был на шесть лет старше меня, играл на Сallejón с друзьями, и я к ним присоединился. Здесь было мало места, и я был одним из самых маленьких. Друзья моего брата сперва отстранились от меня, увидев мой рост, но когда они поняли, что я бесстрашен и более чем полезен, их уже ничего не сдерживало. Их поражало, как я себя веду – грудь наружу, голова опущена, врываюсь в команду старших ребят и чеканю от стены, ничего не боюсь и всегда начеку, сражаюсь и отбиваю каждый дюйм.
Если нас было достаточно, то мы играли вдоль улицы от Лимонного Дерева до Тюрьмы, а мяч всегда был на поле благодаря ставням мастерских и стене с колючей проволокой детского дома. Если нас было меньше, то мы играли поперек переулка, запуская мяч в ворота, нарисованные на стенах посреди граффити с каждой стороны узкой улицы.
Я скучал по игре босиком на зеленой траве Сальто, где я жил на Парагвай-стрит и где все оставляли двери открытыми, а ты мог целый день играть с друзьями на улице. Сальто похоже на деревню по сравнению с Монтевидео. Все друг друга знают. Я начал играть в футбол, когда мне было 4 года, за команду «Deportivo Artigas» под руководством моего дяди, брата моего отца. Поле находилось на военной базе, где когда-то мой отец еще солдатом играл в футбол. Он был крепким крайним защитником, который мог не только дать отпор многим соперникам, но еще и отлично бил по мячу левой. Когда моей семье пришлось переехать в Монтевидео, потому что отец искал работу, родители уехали с братьями и сестрами, а я остался с бабушкой и дедушкой, потому что мой дядя хотел, чтобы я принял участие в соревнованиях. Это была идеальная отговорка. Я в любом случае не хотел уезжать из дома. Я любил играть в футбол с друзьями. Какое-то время я сопротивлялся решению родителей покинуть Сальто. Уже в шесть лет я был бунтарем. Когда я наконец уехал, родной город остался в моем имени – для моих старых друзей я все еще «El Salta».
На другой стороне дороги напротив нашего дома в районе, где мы играли в футбол, было здание, где когда-то жил «El Jefe Negro» Обдулио Варела. «Черный вождь» сплотил страну в свой звездный час, выиграв ЧМ-1950 в Бразилии в Маракане. Не то чтобы я знал все это, будучи еще ребенком, носившимся взад-вперед по переулкам, – мои герои были более современными.
Мы комментировали наши матчи: «И вот Франческоли получает мяч, пас Рубену Соса и снова Франческоли». Первые нормальные бутсы, «Adidas Francescolis», я получил от мамы в честь своего дня рождения в 1997 году, когда он как раз уходил на пенсию, а мне исполнялось десять. Каждый раз, когда я забивал гол, я кричал имя моего кумира и первого настоящего примера для подражания, центрального форварда Аргентины Габриэля Батистуты. «Ба-тис-тууууууу-та!»
Когда мы не могли поиграть в футбол на Сallejón, мы играли в доме. Если нас отправляли в наши комнаты, то мы должны были выключить свет и лечь спать, но мы делали мячик из скомканной газеты, помещенной в носок, и оттачивали акробатические серии или «нырки» с ударами головой в падении с кроватью в качестве посадочной площадки. В конце концов мы сломали кровать. Желание играть в футбол, какими бы ни были препятствия, было неутолимым.
Еще мы играли в нечто вроде самодельного настольного футбола с крышечками от бутылок, окрашенными в цвета команд, и старыми коробками из-под обуви в качестве ворот. Если мама выбрасывала нашу игру из-за того, что мы плохо себя вели, то мы снова импровизировали – на этот раз с игроками из сложенного картона и кнопкой в качестве мяча.
А если же мы не играли и не импровизировали, тогда мы просто смотрели футбол. Финал ЧМ-1994 было первым, что я помню, тогда в финале встречалась Италия с Бразилией, и Роберто Баджио не смог забить пенальти. Помню Ромарио и Бебето и их знаменитое празднование голов «укачиванием ребенка». В 1997-м Уругвай играл на чемпионате мира в юношеской лиге до 20 против Аргентины в Малайзии. Мы были очень горды тем, что Уругвай прошел в финал, пускай это была молодежная команда. Мы вставали в пять утра, чтобы посмотреть на Фабиана Коэльо, Сезара Пеллегрина, Марсело Салайета и Николаса Оливера, играющих в финале против Аргентины. Я никогда не испытывал проблем с пониманием того, что чувствуют болельщики по отношению к этому виду спорта, потому что мне достаточно лишь обратиться к собственному прошлому, чтобы на меня вновь нахлынули те же чувства.
