Если мне нельзя было играть в чемпионате, то это означало, что мне уже не нужно было ездить в Сальто на лето каждый год. Так закончилась одна из глав в моей жизни. Было грустно, но в то же время то, что мне сказали, что я слишком хорош, чтобы играть в чемпионате, положительно на меня повлияло. Это был знак. Тогда я впервые подумал: «Меня боятся, вот насколько я хорошо играю в футбол».
Когда мне было 11 и я играл за «Насьональ», у меня уже начал проявляться мой вспыльчивый характер. Я так живо реагировал на происходящее, что даже начинал плакать, если не забивал голы. Бывали матчи, когда я не отдавал никому пас, потому что партнер уже забил гол, а я еще нет. Я вырос в условиях, в которых никто ничего не дает тебе просто так. Если ты чего-то хочешь, ты должен получить это самостоятельно. В Уругвае есть несколько групп людей: очень бедные; бедные, у которых по крайней мере есть работа и они сводят концы с концами; работающие люди и, наконец, богатые. Я рос во второй группе. Родители, братья и сестры делали и продавали все, что могли, чтобы заработать и выжить. Нам никогда не было легко.
Я узнал цену труду и успеху в очень раннем возрасте. Нужно было хвататься за любую возможность, какой бы непривлекательной она ни казалась, сражаться за нее изо всех сил, и как только ты за нее уцепился, ни за что не отпускать.
Помимо усердия, требовалась концентрация – целеустремленность, которая всегда у меня была и которая помогала мне всю мою жизнь. Ты должен быть силен психически. Одного таланта недостаточно.
Макси играл лучше меня. Он играл в моей возрастной группе, несмотря на то что был на год младше. Он очень одарен в техническом отношении. Но он попал в плохую компанию. Мне удалось остаться на правильной колее, а он свернул не на ту дорожку. Когда родители развелись, нам всем было тяжело. Мой самый старший брат, который впоследствии сделает карьеру в Сальвадоре и Гватемале, уже ушел из дома и жил со своей девушкой, а нам, мальчишкам, казалось, что семья раскалывается. Мы довольно много переезжали из дома в дом – все в одном и том же районе, – и у нас не было стабильности. Мы проводили время у одного из родителей, а затем какое-то время жили у другого.
Мне не довелось сесть и завести с родителями такой разговор, в котором они бы сказали мне: «Послушай, сынок, когда ты вырастешь, цени то, что имеешь», «Делай так-то» или «Никогда не забывай о своих корнях».
Они проживали отдельно, нас было много, некоторые покидали семью, мама работала целый день, папа работал, поэтому трудно перенимать родительский опыт в плане получения советов о том, как нужно жить, как справиться с быстрым взрослением и как действовать, когда я добьюсь успеха. Я был бы счастлив, если бы у меня был такой разговор в детстве. Думаю, мне не повезло в этом плане, потому что я был таков, какой есть. Думаю, что у моих братьев и сестер, по крайней мере у некоторых из них, был подобный разговор. Но я скорее просто присматривал за собой. И когда я почти пошел по наклонной, Софи спасла меня.
Всплеск в моей карьере произошел, когда я попал в «Насьональ», но по мере взросления я все больше совершенствовал свое мастерство. Макси зашел в тупик. Он перестал развиваться, потому что попал в плохую компанию. Он знает, и вся семья знает, что он был лучше меня. Если бы он был более сконцентрирован и больше этого хотел, он бы добился гораздо большего. Но вместо этого он ходил на дискотеки или исчезал на несколько дней со своими друзьями, когда ему было всего лишь четырнадцать.
Как его брат, я всегда старался помочь, поговорить с ним, но мы оба были детьми. Я мог говорить все, что угодно, а он все равно делал то же, что делали его друзья, а не то, что говорил ему делать его брат. Макси сейчас снова играет в футбол, и с ним все в порядке. Он никогда не был близок к тому, чтобы разрушить себе жизнь, но он сделал достаточно для того, чтобы разрушить свою блестящую карьеру. Он знает, сколько усилий нужно вложить, чтобы они имели значение. Он знает, сколько я работал, чтобы добиться успеха. Думаю, что он гордится тем, чего я достиг, потому что знает, как тяжело это давалось нам обоим и какую стойкость иногда нужно было проявлять.
Вы можете сказать, что я слишком много плакал в течение своей карьеры, чтобы быть «крутым парнем». Мне не стыдно в этом признаваться – я много плачу. В детстве я был таким же, и ничего не изменилось. Я – тот самый парень, который уходит с поля в слезах, потому что знает, что шанс на титул чемпиона исчез; тот, кто плачет, когда разрывается в нерешительности, потому что говорил, что хочет уйти из клуба, но теперь считает, что это могло только все усложнить для него и его семьи; человек, который плачет, если ему нужно встать в 7.30 и идти в отель, чтобы сидеть и слушать, как юристы выносят вердикт, кажущийся ему неизбежным, и который оставит пятно на его репутации на всю жизнь.
Я плакал, когда со мной прощались болельщики «Аякса». И я не мог понять, почему Джейми Каррагер не делал того же самого, когда прощался с «Энфилдом», отыграв в нем свой последний матч. Давай, заплачь – хотя бы одна слеза. Я плакал десять или пятнадцать минут на «Амстердам Арене», когда со мной прощались, а я пробыл там всего три сезона. Каррагер играл в «Ливерпуле» всю свою жизнь, и когда он ушел, пускай он попрощался, но он даже не вздрогнул. Возможно, во время прощания с ним на поле должен был быть здоровенный экран, на котором бы крутились его лучшие моменты в клубе. В тот день, когда Стиви Джеррард уйдет из клуба, я надеюсь, его проводят достойно.
Мне бы хотелось сыграть последний матч за «Ливерпуль», и, без сомнений, я был бы в слезах. Я очень эмоциональный человек. Я достаточно сентиментален, чтобы набить себе на спине слова из песни, под которую мы с Софи поженились: «Our time is short. This is our fate, I’m yours». И я стараюсь посвящать голы тем, кого люблю, доходя до того, что я праздную гол дольше, чем его забиваю. Еще у меня на ноге есть татуировка: «Uruguay: Campeones de América» с датой моего триумфа в 2011-м. У меня есть татуировки с именами обоих моих детей и еще одна с именем «Софи».
Татуировщик, который набивал мне имя Бенджамина, также сделал мне татуировку и на спине со словами из нашей свадебной песни. Он большой фанат «Ливерпуля» и очень хотел, чтобы я сделал ему татуировку. Я сказал ему, что он рехнулся, но он нашел крошечный кусочек на своем теле, не покрытый татуировками.
«Давай здесь».
Я подумал, что нужно будет сначала набросать контуры, а уже затем пройтись иглой. Ничего подобного.
«Ну давай уже», – сказал он. Никаких контуров, никаких тренировок, только я, игла и его плоть. И я начал. Сперва «L», потом «S», и «7». Софи все записывала на телефон, и на самом деле получилось не так уж плохо.
Я бы с радостью сделал татуировку, в которой бы отметил победу «Ливерпуля» в сезоне 2013/14, но этому не суждено было случиться. Я не отрицаю того факта, что фотография, где я выхожу с поля стадиона «Селхерст Парк», запомнилась многим. Во многих отношениях она отлично подходит, потому что это напоминание о том, что этот день для меня значил, и как близко мы подобрались к тому, чтобы сделать что-то по-настоящему невероятное.
