10.6. Метафизика как когнитивное предприятие
В науке преобладают два вида знания: знание путем знакомства (эмпирическое знание) и знание на основе аргументов (теоретическое знание), но непренебрежимую роль играет и знание путем рефлексии – критического размышления над неявно принятыми интеллектуальными рамками, понятиями, принципами или, лучше сказать, условиями познаваемости. Теория относительности – вероятно, самый красноречивый пример этого научного знания путем рефлексии, поскольку критическое исследование, критика и преобразование принятых взглядов на пространство, время, одновременность и другие условия познаваемости физических явлений были в этой теории прорывом, приведшим впоследствии к эмпирическим проверкам и теоретическому развитию, ставшими возможными благодаря новому гештальту. И это был не единственный пример в истории науки.
Метафизика, понимаемая как исследование самых общих черт реальности, может рассматриваться как великое предприятие рефлектирующего познания, поскольку оно состоит в обнаружении самых общих критериев познаваемости того, что мы знаем. Кантовский «приемлемый» смысл метафизики вполне согласуется с пониманием ее как знания путем рефлексии (напротив, если строго придерживаться кантовского тезиса, что познание возможно только относительно чувственных восприятий, его «Критика чистого разума» и особенно его трансцендентальная дедукция не могли бы считаться вообще выражающими какое-либо знание). Метафизика является также до некоторой степени знанием путем знакомства, поскольку ее цель – сделать постижимой реальность, как она фактически переживается в самых разных ее проявлениях, включая и открываемые науками (как мы заметили, когда говорили о петле обратной связи между метафизикой и наукой). Наконец, метафизика есть знание на основе аргументов, и в этом отношении она развивает свою самую специфическую задачу – исследование сверхчувственного. Поэтому все попытки провести четкую демаркацию между наукой и метафизикой были обречены на неудачу; нет такого критерия, потому что обе суть формы знания и разделяют все признаки когнитивного предприятия. Разницу можно обнаружить только в их соответствующих концептуальных областях и интеллектуальных интересах. Для метафизики областью является реальность в ее целостности, а интерес состоит в нахождении ее окончательного объяснения. Для науки область ограничивается некоторыми аспектами эмпирически удостоверяемых черт реальности, а интерес состоит в объяснении их в предварительно ограниченных рамках концептуальных и операциональных орудий.
Вопрос об интеллектуальном интересе заслуживает некоторого дополнительного рассмотрения. «Сверхчувственное интересовало людей» не только по интеллектуальным причинам, но особенно по экзистенциальным причинам, поскольку признание или непризнание существования измерений реальности, выходящих за пределы материального мира нашего земного существования, может иметь большое влияние на смысл жизни человека. Тот факт, что Бог может существовать и быть творцом и регулятором вселенной, как и человеческого существования; тот факт, что человеческая природа может находиться на более высоком онтологическом уровне, чем чисто животная жизнь; тот факт, что возможно продолжение нашего существования после нашей биологической смерти – все это, например, вопросы, на которые утвердительно отвечали все известные нам культуры во все исторические времена. Из признания таких сверхчувственных реальностей были сделаны некоторые выводы относительно правильного образа жизни, которому люди должны следовать, если хотят действительно спасти себя в радикальном смысле – не растратить впустую свои собственные жизни. Религии в типичном случае брали на себя задачу дать некоторого рода «описание» сверхчувственного и сформулировать обряды, правила и предписания для людей, следуя которым они могли бы поставить себя в правильные отношения с этой вышней сферой. И описания, и предписания, предоставляемые религиями, основаны не на интеллектуальных аргументах, а на рассказах и откровениях, принимаемых на веру. Преимущество веры (для тех, у кого она есть) состоит в том, что она дарует несомненность, а это имеет первостепенное значение во всех жизненно важных вопросах. Никто на самом деле не готов «играть в свою жизнь гипотетически», но каждый хочет быть абсолютно правым, когда на кону его собственная жизнь. Причаститься вере (будь то религиозной, политической или просто спонтанно человеческой), следовательно, практически эффективный способ достичь того, что мы могли бы назвать «экзистенциальной безопасностью». Однако сомнение может атаковать веру и побудить людей подвергнуть ее более или менее критическому рассмотрению. Это рассмотрение может касаться не только правдоподобия рассказов или откровений, содержащихся в вере, но даже и общих взглядов, в соответствии с которыми предполагается существование сверхчувственного и его основные характеристики. Усилие прояснения и устранения таких сомнений требует интеллектуального предприятия, основанного на свидетельствах и аргументах, специально предназначенных для проблемы сверхчувственного, и это и есть та глубокая экзистенциальная мотивация, которая поддерживает метафизику в ее втором и более специфическом смысле (соответствующем функции предоставления «концептуального пространства» и «логического оправдания» веры в сверхчувственное).
Рассматривая эту мотивацию, мы легко можем понять некоторые различия с наукой. В то время как мы можем охарактеризовать интеллектуальную установку науки как любопытство в высшем смысле открытого интереса, исследование сверхчувственного мы скорее можем назвать интеллектуальной заботой. Действительно, каждый человек чувствует, что его жизнь не «стоит на кону», если ему случится ошибиться в каком бы то ни было научном вопросе и он не будет ощущать экзистенциальной опасности, признав, что верность любого научного высказывания, как мы видели, «относительна» и «опровержима». Но многие ощущают, что быть правым или ошибаться в вопросе о сверхчувственном может повлечь за собой выигрыш или потерю в фундаментальной ценности его существования. Вот почему метафизику характеризует фундаментальное стремление к несомненности и абсолютности, тогда как наука (в современном смысле) отказалась от этого притязания. В этом основная причина того, что наука не имеет возможности предложить знание, подходящее для решения экзистенциальных проблем (что выражено также в знаменитом высказывании Витгенштейна: «Мы чувствуем, что даже если все научные проблемы будут решены, ничего не будет сделано для фундаментальных проблем человека»). Если дела обстоят так, было бы, конечно, произволом не только объявить «псевдопроблемами» те, которые наука не может решать, но также и догматически отрицать, что другие роды познания, отличные от науки (и в частности, не разделяющие ее характера объективности), могут быть способны заниматься этими проблемами. Сам Кант, в конце концов, разработал сложный рациональный дискурс, узаконивающий метафизические тезисы о сверхчувственном на основе моральных аргументов.
Могут подумать, что сказанное выше касается только тех, кто «верит» в сверхчувственное, и старается поэтому «оправдать» его или даже дать ему рациональное «основание». Это впечатление ошибочно. Кроме того, у всех тех, кто уже имеет «веру» в то, что сверхчувственного не существует, остается проблема найти какое-то рациональное оправдание этого и, в особенности, предложить какой-то смысл жизни в соответствии с этой точкой зрения. Конечно, в ходе истории человечества эту задачу взяли на себя материалистические философии, но это не значит, что они ушли от проблемы сверхчувственного; если только занятые ими позиции не были чисто догматическими, они по необходимости должны были заняться этой проблемой и ответить отрицательно на ее фундаментальные вопросы. В заключение, метафизику, быть может, можно «игнорировать», но ее нельзя «устранить» также и во втором смысле.
