Мой второй сезон «Рома» провела явно лучше: с седьмого места поднялась на пятое, получила путевку в Европу, и, если считать очки по старой системе (это был первый сезон, когда за победу стали начислять три очка), она заработала их на восемь больше, чем в предыдущем чемпионате. Я забил еще три мяча помимо дебютного и заработал доверие, которое мне стали оказывать Бальбо и Фонсека, два очень сильных форварда. Я знаю, что Абель не раз рекомендовал Маццоне ставить меня на позицию диспетчера под ними.
В ТОМ РЫВКЕ МАЦЦОНЕ БЫЛА ГОРДОСТЬ РИМЛЯНИНА, КОТОРОМУ НИКАКИЕ ОГРАНИЧЕНИЯ НЕ УКАЗ, И ЗАЩИТА ПАМЯТИ СВОИХ РОДИТЕЛЕЙ, ЧТО НАМНОГО БОЛЕЕ ВАЖНО.
– Потому что, Мистер, если есть Франческо, есть и масса возможностей забить, – говорил Бальбо.
Следующий сезон я начал в нападении, но забивал мало, всего два мяча в чемпионате. Конечно, особняком стоит мой первый еврокубковый гол, бельгийскому клубу «Эндрахт Алст». Этот вечер был весьма странным, потому что мы выиграли 4:0, но под свист болельщиков. С Маццоне мы вновь заняли пятое место, в Кубке УЕФА дошли до четвертьфинала, но с трибун веяло холодом. Франко Сенси хотел перемен и искал тренера по городам и весям, поскольку был убежден, что работать в Тригории может не каждый. Когда летом 1996-го на слуху появилось имя Карлоса Бьянки, не все знали, кто это такой; или, возможно, делали вид, что ничего не знают, чтобы сделать расставание с Маццоне менее болезненным.
Бьянки – аргентинец, который после долгой карьеры игрока на родине и во Франции выиграл с «Велес Сарсфилд» все, что можно. Он приехал, чтобы заменить на тренерском посту римлянина, которого считали слишком мягким в общении с игроками, и сразу дал понять, что у него много предрассудков в отношении римлян в составе команды. Не исключаю, что он просил Сенси и Джорджо Перинетти (нового спортивного директора клуба, назначенного после ухода Эмилиано Машетти) приобрести «своих» игроков и что клуб мог пообещать ему их в перспективе, но сначала руководство хотело убедиться, что работа Бьянки принесет успех и в еврокубках. Известно, что он был кандидатурой президента и что первые хорошие результаты – в межсезонье команда не была перегружена, поэтому она и играла легко – привели Сенси в восторг, убедив, что он сделал гениальный выбор. Перинетти был не столь воодушевлен и делал вид, что не слышит распоряжений президента немедленно продлить контракт с аргентинцем. Джорджо, как и нам, игрокам, не нравились некоторые идеи, которые Бьянки привнес в Тригорию, – например, двусторонки «римляне против остальных», в которых можно было уловить его антипатию к нам. Он беспардонно болел за «остальных» и радовался, когда «римляне» проигрывали; я даже чувствую себя неудобно, рассказывая об этом, потому что никто не верит. Мне не понадобилось много времени, чтобы понять, что я у него – «пунктик», потому что он считал меня лентяем, и заставить его изменить мнение было невозможно, даже работая в три раза больше, что, кстати говоря, при Бьянки для меня и было привычным рационом.
Сначала было непросто сложить пазл, который предлагал аргентинец, потому что я получал игровое время и выделывал такие трюки, как в матче с «Миланом» – Себастьяно Росси ошибся на выходе, и я из-за пределов штрафной перебросил через него мяч в пустые ворота. Или как гол перед самым финальным свистком в матче с «Фиорентиной» (3:3), где могло быть забито мячей двадцать – главным образом «Фиорентиной». Каждый раз, когда кто-нибудь из журналистов спрашивал его мнение на мой счет, Бьянки отвечал сухо, говорил, что публика преувеличенно поддерживает «этого Тотти», что под давлением людей со стороны мной управлять тяжело, что на самом деле я еще очень молод и мне нужно набираться опыта. По сути, дал понять, что для него я «обычный» игрок и что ожидания на мой счет сильно преувеличены. На моем месте он хотел видеть Яри Литманена, финского полузащитника «Аякса». Яри, безусловно, был замечательным игроком, но он был моей копией: делал то же самое, что и я, на той же самой позиции, может, немного лучше благодаря своему опыту. Понятно, что если бы он приехал (а о нем уже говорилось как о первом усилении к следующему сезону), то мне пришлось бы покинуть команду. На самом деле Бьянки, который поддерживал крепкие отношения с Сенси, в то время как остальные руководители клуба пребывали в недоумении, хотел бы отправить меня в аренду в «Сампдорию», чтобы дать мне игровую практику. В Генуе эта идея пришлась ко двору: Монтелла начал мне названивать и расписывать в красках жизнь в Лигурии, Манчини поведал, что был бы счастлив, если бы я играл вместе с ним. Учитывая наши отношения, я не послал их куда подальше, но вообще-то мог бы состояться диалог, какого свет еще не видывал.
В открытую мне никто этого не объявлял, но было ясно, что переговоры вот-вот начнутся. Это меня оскорбляло, и про себя я принял бесповоротное решение. Никакой аренды, никаких компенсаций. Если я буду вынужден покинуть «Рому», я никогда сюда не вернусь. Решение было принципиальное, потому что я не мог согласиться с переходом от статуса стержня будущей команды до игрока, освобождающего место новой звезде. Я пообещал себе, что если «Рома» захочет от меня избавиться, я стану «обычным» чемпионом: два-три года в «Сампдории», чтобы окончательно набраться опыта, а потом уйду в какой-нибудь большой клуб с севера страны – «Милан», «Интер» или «Ювентус». Если «Рома» захочет от меня избавиться. Я признался в этом только Вито, с которым у меня сложились крепкие отношения, и стерпел обиду, хотя меня заводила одна только мысль об уходе. Маццоне, у которого в некоторых вопросах всегда были длинные уши, позвонил мне, чтобы упросить меня не делать глупостей.
– Франче’, ты рожден для того, чтобы побежда’ в Риме, – взывал он к моему разуму.
Мне тоже хотелось бы так думать, но создавалось впечатление, что ничего из этого не выйдет.
Рука судьбы, однако, двинулась в направлении, которое указал Маццоне. Девятого февраля в чемпионате началась международная пауза, я должен был получить вызов в молодежную сборную. Я уже выиграл чемпионат Европы с командой Чезаре Мальдини, но по возрасту еще подходил для текущего цикла. Однако новый тренер, Россано Джампалья, не вызвал меня; почему – не знаю. Я остался в Риме, где клуб устроил на «Олимпико» турнир трех команд с матчами по 45 минут, чтобы поддержать в форме оставшихся в Тригории. Позвали менхенгладбахскую «Боруссию», которой должна была отойти часть прибыли по соглашению о «компенсации» за Мартина Далина (который у нас не заиграл) и, явно по просьбе Карлоса Бьянки, пригласили «Аякс» с Литманеном в составе. Я участвовал в турнире, который назывался «Римским», решив отомстить за себя. Да, мозг свыкся с идеей покинуть команду, за которую я переживаю с детских лет, но перед тем, как уйти, я хотел оставить о себе память. Грустную память о том, что могло и должно было быть, но все же не произошло из-за решения аргентинца, который – единственный в мире – видел во мне обычного игрока. Антураж был очень нервозным, потому что город разделился: часть людей считала меня глупым и неопытным, получившим прозвище Большой ребенок, но были и те, для которых я предстал жертвой тренера, не имеющего к «Роме» никакого отношения. Это был разлом, который проходил через фанатскую среду и СМИ и который провоцировал дискуссии, ссоры, шумиху на радио и телевидении. Я никогда не призывал прессу поддерживать удобное для меня мнение. Никогда. И мне в эти трудные дни было вдвойне приятно видеть, как растет число тех, кто хотел бы удержать меня в «Роме» любой ценой. Немалая часть людей понимала, что если я уйду, то уйду навсегда, и они задавались вопросом: «Не выбрасывает ли «Рома» в урну выигрышный лотерейный билет?» Я был польщен. И был твердо настроен оставить о себе память с помощью участия в этом турнире.
