– Выбейте мяч в аут, поближе к выходу. Как только он там окажется, я дам финальный свисток.
И через полминуты так и случилось. Я был метрах в пятнадцати от выхода. Вито бросился мне наперерез, и на миг, только на миг, мы обнялись от радости. Мы не могли не сделать этого: смотрели друг на друга, оба прослезились. И меня тут же взяли под охрану, чтобы вывести с поля. Но это было только начало.
На «Олимпико» путь от газона до раздевалок неблизкий, в обычной ситуации до них можно добежать за минутку-другую. В этот день потребовалось пятьдесят минут, потому что, когда я вошел в коридор, он оказался закупорен. Здесь были все – знакомые лица и люди, которых я никогда раньше не видел, актеры, журналисты, политики. Все буквально обезумели – пели, танцевали, толкались, чокались, пили, выливали бокалы на головы других, все это напоминало подиум «Формулы-1», только массовый. Мое появление, конечно, незамеченным не прошло, я был уже в одних трусах, и, к счастью, никому не пришло в голову стягивать с меня этот последний трофей: я бы бился за него до смерти. Но на самом деле никто не обратил внимания на футболку, которую я скрутил так, что она стала похожа на полотенце, и этим я ее спас. Она – реликвия, с которой я не хотел расставаться. Когда я, вытерев собой стены, появился в дверях раздевалки, меня уже ждали: двое сотрудников клуба искали меня взглядами, вероятно, беспокоясь, что я до сих пор не вернулся. Как только я появился, они выдвинулись мне навстречу, сделав коридор, по которому я смог добраться до раздевалки. Уф!
– Целых пятьдесят минут добирался, – заметил Вито.
Я вошел в раздевалку последним, и тут же хлопнула пробка из бутылки шампанского. Не первой уже бутылки, насколько я мог судить по обстановке.
Меня тут же увлек вихрь песен и плясок, тостов со всеми, и, как и все, я был ошеломлен, увидев Накату, который в обстановке этого безграничного хаоса сидел в уголке и читал книгу. Марсианин. Я был уверен, что в раздевалке будут фрукты и шоколад, но к моему приходу уже все съели. И на третьем глотке шампанского я почувствовал себя нехорошо. Мне, непьющему, шампанское натощак пойти впрок не могло. Раздевалка заполнилась журналистами и телевизионщиками, все умоляли об интервью, Монтелла был нарасхват до тех пор, пока не пришел Франко Сенси, и тогда все попросили уважить и пропустить его. Я обнял и поцеловал его дочь Розеллу, с которой мы дружили, махнул всем рукой, и мы хором затянули песню в честь президента. И мне было ужасно приятно смотреть, на что способны люди, когда эйфория отпускает их внутренние тормоза. В раздевалку заглянул Буффон, и я, едва завидев Джиджи, пригласил его выпить.
– Президент, задержите его здесь, не выпускайте его с «Олимпико», – крикнул я Сенси. Но тут же прикусил язык, потому что понял, что присутствующему здесь же Антоньоли такая шутка могла показаться не очень смешной. Но потом, с глазу на глаз, повторил президенту, что, если действовать быстро, такой трансфер мог бы осуществиться. Трудность была в том, что тем же летом «Ювентус» продал Зидана в Мадрид, и первым, на кого они собирались потратить свои золотые горы, был именно Джиджи.
В тот вечер мы не праздновали все вместе. Скажу даже, хоть это и горько признавать – мы никогда не собирались всей командой, даже на концерте Антонелло Вендитти в Большом цирке спустя несколько дней, когда Сабрина Ферилли должна была раздеться, как и обещала, а осталась в купальнике (и уж я ей высказал за это!). Многие к тому времени разъехались по отпускам, и на сцене, в самом центре праздника, нас было пятеро или шестеро. В ночь же после завоевания скудетто бразильцы праздновали в своем кругу, Батистута – с Дельвеккио, другие собрались дома у Монтеллы. Я знаю это потому, что Капелло, величайший Капелло, позвонил в полночь именно в его дверь.
КАК И ВСЕ, Я БЫЛ ОШЕЛОМЛЕН, УВИДЕВ НАКАТУ, КОТОРЫЙ В ОБСТАНОВКЕ ЭТОГО БЕЗГРАНИЧНОГО ХАОСА СИДЕЛ В УГОЛКЕ И ЧИТАЛ КНИГУ. МАРСИАНИН.
– Винченцо, это Мистер, поздравляю тебя. Можно зайти?
Они оба родились 18 июня. Какой день может быть лучше для того, чтобы утрясти все разногласия? Разумный тренер пришел в полночь с хорошей бутылкой, разумный Винченцо обнял его и сделал почетным гостем на праздновании чемпионства. Победа прекрасна еще и потому, что помогает привести все к правильному знаменателю.
Я римлянин, и в ту ночь не мог делать ничего иного, кроме покатушек по городу на скутере (конечно, в закрытом шлеме), чтобы подышать счастьем моего народа. На самом деле это было неосторожно, потому что в раздевалке я изрядно махнул шампанского и, сидя за рулем, видел все раздвоенным. Но ехал медленно, рядом ехали друзья и родственники, и я наслаждался этими бесконечными рядами флагов, этими цветами – желтым и красным, – в которые оделся весь Рим, этой непосредственной и беззаботной радостью, этой самой красивой ночью в моей жизни и жизни многих людей, которые не представляли, кто едет рядом с ними в наглухо задраенном шлеме.
Мне захотелось есть. Мама, папа и все друзья ждали нас в «Клаудио алла Виллетта» – ресторане, где я обычно праздную, – но для того, чтобы войти, надо знать одну хитрость, потому что немалая часть народа в курсе, что я предпочитаю это место, и около ресторана в ожидании моего приезда уже толпились сотни две человек. Но это была лишь закуска к тому блюду, что ждало меня в следующие месяцы. Мы пели и танцевали у Клаудио до трех ночи, а что было потом – я действительно не помню. Помню, что закончили на дискотеке у Пантеона, где я никогда раньше не был, и что домой меня привезли к восьми утра, не стоящего на ногах, самого счастливого и расслабленного в мире человека. Наконец-то.
Когда скудетто выигрывает «Ювентус», что случается практически каждый год, фанаты язвят насчет одного и того же: контраста между привычным успехом, который дает чувство праздника ненадолго, и редкой победой, празднование которой длится чуть ли не бесконечно. И замечательно, что каждая из фанатских групп, вместо того чтобы заниматься своими делами, обсуждает то, как радуется другая. Тифози «Ромы» – и не только они – обвиняют туринских в том, что те празднуют только один день, а тифози «Юве» в ответ смеются над нами, празднующими все лето, и над цветными граффити того времени на стенах домов, которые остались и по сей день. Я не настолько глуп, чтобы считать себя лучше, чем Буффон или Дель Пьеро; я хотел выигрывать больше, как минимум – два скудетто и один Кубок чемпионов. Но сила ощущений от единственной победы в Серии А – это что-то такое, чего я не испытывал ни до, ни после, даже когда стал чемпионом мира, а ведь это для футболиста – самая большая цель.
Правильнее сказать, что празднование продолжалось все лето. Закончилось оно, думаю, 11 сентября. Город готовился к большому матчу Лиги чемпионов против мадридского «Реала», но то, что произошло в Нью-Йорке, навсегда изменило мир, в котором мы живем (и мы, конечно же, не должны были играть, но УЕФА не смогла быстро принять решение). У каждого из нас, игроков, есть свои воспоминания о том лете, потому что чувство всемогущества и такой любви невозможно повторить, и прежде всего – невозможно забыть.
Расскажу забавную историю, она случилась через неделю после завоевания скудетто. Я ужинал со всеми родственниками в «Консолини» – это замечательный ресторан с большой террасой, на холме Авентин. Когда хозяин понял, кто к нему должен прийти, он повесил на входе табличку «Закрыто», пытаясь ограничить доступ – в те дни, куда бы я ни пошел, об этом тут же распространялись слухи, и очень быстро местные начинали осаждать заведение. Нас было сто пятьдесят человек, мне удалось войти незамеченным, мы спокойно ужинали, все были довольны, пока я не сделал глупость. Подошел к перилам террасы и высунулся, чтобы посмотреть вниз, на Тестаччо.
