Я быстро заработал удаление, потому что был очень зол на то, что мы упускали простые возможности забить и тем самым завершить матч. Так вот, пенальти на мне был стопроцентный, потому что в единоборстве с корейским защитником, в ту секунду, когда произошел контакт, я уже был на мяче, а если ты ускоряешься и кто-то касается твоей ноги, то это всегда фол. Всегда. Я вовсе не симулировал. Конечно, я не приложил ни малейших усилий для того, чтобы остаться на ногах, но единоборство в такое время такой важной игры может быть выиграно только двумя способами: твоей выдающейся игрой или ошибкой соперника. И корейский защитник ошибся. Упав, я услышал свисток и подумал, что дело сделано: пробью пенальти и, поскольку действовало правило «золотого гола», выведу Италию в четвертьфинал.
Нет. Морено не указывал на точку, а шел ко мне. Нет, прошу! Он начал шарить в кармане. Нет. Твою мать. Нет. Желтая карточка, и спустя мгновение – красная. Злость. Протесты. И впервые появилось ощущение, что сопротивляться бесполезно. Я направился в туннель, ведущий к раздевалкам, ярость застилала мне глаза, и, поскольку дверь не поддалась сразу, я начал пинать ее, пока не сломал. Чтобы меня успокоить, вмешался персонал нашей команды, потому что никто из местных не набрался духа сказать мне хоть полслова. Я остался в раздевалке, лег на скамейку, все надежды на успех испарились. Спустя четверть часа я услышал рев стадиона и понял, что все кончено. И там, именно в те минуты, я решил: еще две попытки – Евро и чемпионат мира – и потом все. Невозможно выносить такое постоянно.
Стоя под душем, я продолжал злиться, а кто-то из ребят говорил, что мы позволили арбитру обокрасть нас, потому что не реализовали массу моментов, и, несмотря ни на что, я был вынужден согласиться: это было правдой. Трапаттони разговаривал с инспектором ФИФА, Карраро объявил об отказе от общения с прессой, объяснив, что мы очень взвинчены и нет смысла сразу после издевательства добавлять к нему еще и дисквалификации за заявления по горячим следам. Меня все это не волновало – по крайней мере, я так думал, – но на следующий день мы столкнулись в аэропорту Сеула с Морено, и мне стало ясно, что я еще не остыл. Он летел не тем же рейсом, что и мы, из соображений безопасности (его безопасности), но в большом зале аэропорта мы увидели его за стеклом, что отделяет международную зону, где собрались мы, вылетающие в Италию, и внутреннюю, где он отправлялся в другой корейский город. Контактировать было невозможно, конечно, но он не был в этом слишком уверен, поскольку, услышав наши крики и оскорбления (признаю, да, но поймите нас!) и увидев наши перекошенные лица, Морено скрылся с такой скоростью, что рассмешил нас. Мы смеялись над ним, и, конечно, если бы контакт был возможен, никто бы и пальцем его не тронул. Но не рассказывайте ему об этом.
Следующий сезон не был счастливым ни для меня, ни для «Ромы», ни для сборной, в которой из-за травм и потери формы я сыграл только два матча. Подготовка к чемпионату Европы в Португалии прошла гладко, и у команды не было дурных предчувствий, тем более что к ней присоединился Кассано, который обрел великолепную форму в дни ожидания дебюта на этом турнире. Действительно, Трапаттони выпустил его на поле во втором тайме первого матча против Дании, поскольку у нас были затруднения со взломом их глухой обороны. Но пробраться сквозь нее не удалось даже ему, и матч завершился нулевой ничьей.
УСЛЫШАВ НАШИ КРИКИ И ОСКОРБЛЕНИЯ (ПРИЗНАЮ, ДА, НО ПОЙМИТЕ НАС!) И УВИДЕВ НАШИ ПЕРЕКОШЕННЫЕ ЛИЦА, МОРЕНО СКРЫЛСЯ С ТАКОЙ СКОРОСТЬЮ, ЧТО РАССМЕШИЛ НАС.
Встреча прошла в Гимарайнше, у меня остались только воспоминания об ужасной жаре (ноги просто полыхали огнем), больше – никаких. Она начала исчезать из памяти уже на следующий день, но вот тогда-то Вито Скала, который к работе в «Роме» прибавил и работу в сборной, пришел ко мне и без обиняков спросил про мой плевок в Поульсена.
– С ума сошел, что ли?! – отмахнулся я. Но на его лице все еще было сомнение, и я послал его к дьяволу, прибавив: «Нет, ни в кого я не плевал, мне неприятна сама мысль о таком, и он, знающий меня, должен бы знать и то, что я такого не делаю».
– Но на видео кажется, что… – пробормотал он, и у меня помутилось в голове, потому что я точно знал, что не плевал ни в кого.
– Дай мне его посмотреть, – попросил я, и тут вошел глава нашей делегации Инноченцо Маццини, пресс-атташе Антонелло Валентини и другие руководители, все с выражением недоумения на лицах, которое не обещало мне ничего хорошего. Видео было опубликовано на сайте датской телекомпании. Они выделили для наблюдения за моими действиями в матче отдельную телекамеру, и она запечатлела случившееся. Я включил просмотр. И увидел.
Плевок в Поульсена – эпизод моей жизни, за который мне стыдно больше всего. Не спортивной жизни, а всей жизни, со дня рождения и до нынешнего дня. Мне было стыдно до такой степени, что я немедленно остановил видео; если бы его не существовало, я бы отрицал до конца моих дней, что плевал в него, и делал бы это искренне, убежденный, что говорю правду. Просмотр и пересмотр видео не оставил сомнений, и я понял, что дело совсем плохо. Мне сказали, что УЕФА начала расследование эпизода, что я должен поехать в Лиссабон и предстать перед комиссией, что наша федерация объяснит все, что можно объяснить, чтобы сделать наказание менее суровым, бла-бла-бла, но я их уже не слушал. Мне было плохо, потому что я продолжал убеждать себя, что не способен на такой вульгарный и омерзительный поступок. Поймите, я за карьеру собрал на себе миллионы фолов, и до тех пор, пока они не угрожали моему здоровью, я всегда принимал их стоически. В меня никто никогда не плевал, напротив: если бы кто-то это сделал, я бы оторвал ему голову, потому что от подобной мысли меня тошнит. Именно поэтому я до просмотра видео не мог поверить в то, что плюнул сам, и именно поэтому я считаю этот эпизод самым постыдным в моей жизни.
Кристиан Поульсен – неприятный тип. Провокатор, который, пока мяча нет рядом, не преминет ущипнуть тебя, слегка ткнуть тебя кулаком под ребра, наступить тебе на ногу пяткой, в общем, один из футболистов, обладающих полным набором заурядного игрока. Призывает заткнуться, если говоришь ему: «Сделай то же самое, когда будем за мяч бороться», и чем больше посылаешь его, тем больше он смеется и провоцирует. К счастью, после этого дня я не встречался с ним на поле, даже в те два года, что он играл за «Ювентус», потому что не сдержался бы, пошел бы в него прямой ногой и заработал бы удаление. Но в нашем кодексе поведения игрока идти прямой ногой – это допустимая грубость, а вот плевки – нет, плевок – это низость. И это то, что не дает мне покоя даже сейчас, спустя много лет.
Эпизод действительно некрасивый, и в федерации мне сказали, что в СМИ поднялась огромная негативная волна. Она все увеличивалась и превосходила самые худшие ожидания. Это была просто катастрофа. Цунами. Я принимал все, я понимал, что совершил ошибку, но в то же время отмечал и предубеждение против римлян, и немалую антипатию, которая порождала много комментариев. Это были суждения, которые я уже научился переносить – игнорировать, но не выбрасывать из памяти, – и было ясно, что в итоге недоброжелатели будут призывать отстранить меня от сборной. В национальной команде уже случались трудные ситуации, хотя и не такие, и у меня всегда оставалось впечатление, что пресса с севера страны ждала удобного случая, чтобы почитать мораль не только мне, но и всему Риму. Возможно, это был противовес той снисходительности ко мне, которая чувствовалась (и не только между строк), в римских газетах и телепередачах. О’кей. Однако есть те, кто выходит на поле за свой народ, и в такие трудные дни – подчеркиваю: потому что сделал ошибку именно я – я совершенно ясно понимаю, что не вся Италия оттаскивает меня за уши с «ласковой строгостью» (это что-то вроде наставлений вашему сыну, когда он делает глупость: вы его ругаете, но он остается вашим сыном). Помимо тех, кто тянул меня за уши, были и те, кто хотел их оторвать.
