За «СМИТ» я играл меньше года, но это был ценный опыт для меня, потому что здесь я узнал, что такое боевой дух. Я помню все. Первый матч против «Спес Оми», 0:0. Первую победу против «Тре Фонтане». Первый гол, в ворота «Ина Каза», под проливным дождем – удар моего одноклубника Скано отразил голкипер, но на добивании проворнее всех оказался я. Первые знаки уважения от соперников, после гола в ворота «Аджип Петроли» – троих защитников, которых я обвел, и вратаря, мимо которого я пробросил мяч. Проще говоря, рост был быстрым и бурным. И имя появилось на слуху.
В тот год я впервые приехал в Тригорию, и мальчишку-«романисту» база «желто-красных» очень впечатлила: «СМИТ» пригласили на турнир «Прими Кальчи», мы победили в двух играх и уступили в финале, но главное, что мне удалось воспользоваться возможностью обследовать каждый уголок, доступный для гостей спортивного центра. Еще один турнир, который стоит упомянуть, состоялся в Маккарезе, пригороде Рима; мы его выиграли, а меня признали лучшим. Это было последним моим достижением в «СМИТ», поскольку я одной ногой уже был в «Лодиджани», но помню празднование с нашим тренером, Карло Бариджелли, который был еще и другом моего папы. Именно он был тем, кто организовал тот просмотр.
«Лодиджани» – это третий клуб Рима после двух грандов, и список игроков, которых он вырастил и которые пришли в Серию А, очень длинный. Мне все говорили, что это трамплин для роста. На просмотре я не сыграл ни минуты. В этом не было нужды. Мне дали мяч, чтобы я размялся, посмотрели немного и остановили меня.
– Отлично, Франческо, ты – такой, как нам и говорили, мы тебя берем.
Главным в клубе был Ринальдо Саграмола, впоследствии он работал директором многих клубов Серии А. Он вверил меня заботам двух тренеров – Эмидио Нерони и Фернандо Мастропьетро. Сначала я играл с ребятами моего возраста, потом с ребятами постарше, и, ожидая раскрытия моих физических кондиций (я все еще Гном), Нерони поставил меня перед обороной, опорным полузащитником. Скажем так, маленьким Пирло. Это замечательная позиция, потому что у меня есть нога, которая отправляет мяч далеко и точно, и таким образом я состряпал десяток потенциально голевых передач за игру. Но, когда я наконец-то начинаю расти, Мастропьетро выдвинул меня вперед, давая понять, что «перемена» закончилась. Центрфорвард, даже так: я забил сорок мячей за сезон (а эти вратари уже доставали до перекладины!) и начал догадываться, что скоро должен буду покинуть «Лодиджани», я и здесь слишком хорош. Не случайно ни Нерони, ни Мастропьетро никогда не давали мне десятый номер, хотя и понимали, что я его достоин
[5]. Восьмой, и только восьмой. Ход их мыслей, как стало известно позже, был таким: давление на меня росло столь стремительными темпами, что я мог потерять голову, и «десятка» только ускорила бы этот процесс. Нерони настаивал на том, что мне нужно научиться выдерживать фолы на себе, потому что, по его мнению, мне было суждено подвергаться им в большом количестве, и не было никогда пророчества столь точного. Иногда мы обсуждали это, потому что удары становились все более акцентированными, но он был прав: это совершенствовало меня в поведении на поле. Я становился более терпимым. Проще говоря, начал сосуществовать со своим талантом.
В этом возрасте давление в основном происходит из-за ожиданий, но я научился управлять им еще со школьных турниров, когда специалисты-селекционеры шутили «пас на Тотти – и всем бежать вперед». Конечно, после нескольких игр я обнаружил, что мне стали уделять особое внимание (я всегда видел рядом с собой двоих, а в те времена наготове был еще и либеро, в случае если я убегал от обоих), и главное – замечал насупленные взгляды родителей соперников. На их лицах была смесь удовлетворения от высокого уровня игры, в которой участвуют их дети, и раздражение от того, что эту игру ведут не их дети, а соперник. Приходили и наши родители и создавали немалый шум. Не столько мои, молчаливые и сдержанные, сколько другие: отец Давида Джубилато, моего одноклубника тех лет, ставшего впоследствии профессионалом, сходил с ума от моих номеров. Слышно было только его, он хорошо воодушевлял.
Заметка на память: в январе 1988 года «Лодиджани» выиграл в Руджери-ди-Монтесакро Кубок Ленцини. Матч против «Лацио» (2:0) я провел хорошо, а капитана «орлов» звали Алессандро Неста, и это имя еще не раз появится в этой книге.
В это время я начал посещать стадион «Олимпико». Мне было девять лет, когда я впервые присоединился к семейной группе, которая шла на центральную трибуну «Тевере»: дяди, двоюродные братья, мой отец – нас набралось около десятка, мы отправились на двух машинах, и даже несмотря на то что ехали мы в тесноте, я чувствовал себя счастливым мальчишкой. Можно было беспрепятственно проходить внутрь с рюкзаками. И вот в десять утра (нужно было еще занять хорошие места на трибуне аж за три часа до стартового свистка – я никогда не понимал почему) мама забила мне рюкзак провизией: бутерброд с омлетом, безнадежно теплая «Кока-кола», банан, а также карты для «скопы» и «трессетте»
[6] и радиоприемник, чтобы следить за ходом других матчей. Когда игроки вышли на поле для разминки, я был на седьмом небе от счастья. Мимо нашей трибуны пробежали Нела и Бруно Конти – так близко, что их почти можно было потрогать, и я чувствовал гордость от того, что болею за «Рому». Бруно был чемпионом мира, и мне казалось невероятным то, что можно видеть вживую такую важную персону.
Что мне еще ужасно нравилось на стадионе – это незнакомые люди, которые сидят рядом и высказывают разные неожиданные мысли о команде и обо всем на свете. Иногда я спрашивал папу, что они имеют в виду, иногда не слушал их, если они говорили об игроках плохо.
Года два спустя, с пропуском «Лодиджани», который давал мне свободный вход, я в первый раз пошел на Южную трибуну с моим братом Риккардо и двумя кузенами. Это был другой опыт, потому что фанатизм – более агрессивная поддержка, семьи сюда не ходят, только безбашенные пацаны. Я смотрел на лидеров фанатских группировок со смесью восхищения и страха: это люди, которым запрещали вход на стадион, которые заканчивали за решеткой, и даже смертью, потому что обстановка тогда была непростой. Однако из того времени я помню еще кое-что: всем было наплевать на политику, и в отличие от сегодняшних дней туда приходили для того, чтобы фанатеть.
Я перестал ходить на фанатскую трибуну спустя несколько лет, когда уже был игроком «Ромы», в день матча против «Наполи». Мы с Риккардо отправились на «Олимпико» на скутерах, припарковали их подальше от Северной трибуны, в привычном для нас месте. Но в тот вечер произошли столкновения тифози, и при выходе со стадиона мы внезапно обнаружили себя в центре сражения между армией неаполитанцев и батальоном полицейских. Положение тяжелое. «Коктейли Молотова» с одной стороны, слезоточивый газ – с другой, бежать невозможно: у меня было чувство, что на этот раз все закончится действительно плохо. Потом полицейские рассекли толпу на тысячи ручейков, но когда мы подошли к стоянке, то нашли свои скутеры совершенно разбитыми. Трехчасовое возвращение домой было невеселым. А объяснение родным причин опоздания – ошибкой. С тех пор стадион оказался под запретом, по крайней мере до моего привлечения в команду мальчишек, подающих мячи.
