Переход от аутсайдера, которому симпатизируют, до противника – нет, врага – сборной Германии, был внезапен, мы сразу его ощутили. После финального свистка четвертьфинала все стали смотреть на нас по-другому: волонтеры, полиция, которая нас сопровождала, сотрудники аэропортов. С другой стороны, были те, кто работал на базе в Дуйсбурге, все – итальянцы, и они нагнетали на нас давление в другом смысле: если мы победим Германию, это будет один из лучших дней в их жизни, если нас выбьют из турнира, это будет незаживающая рана. В субботу мы попытались выйти из отеля, который, впрочем, был открыт в эти дни для семей, но не успел я прошагать и две сотни метров, как решил вернуться. Прогулка была невозможной, потому что окрестности уже заполнились нашими тифози, и хотя мы и понимали, какие ожидания и какое воодушевление нам удалось вызвать в Италии, но не могли уделить внимание всем, и было лучше оставаться в отеле.
Мы хандрили. Липпи уловил растущее напряжение и, чтобы ослабить его, задумал шутку над Анджело Перуцци. Перед тем как пересказать ее, нужно немного описать Анджело, моего дорогого друга и партнера по тысяче матчей, почти всегда – на стороне соперника, поскольку после того, как он возмужал в «Роме», он играл много лет сначала за «Юве», а потом за «Лацио», нашего принципиального соперника. Анджело – тот, о ком говорят «зверь» (в хорошем смысле, конечно). У него была мощная «физика», бицепсы – огромные, как бедра; если он припрет тебя к стенке, ты не сможешь и мускулом шевельнуть, и счастье, что он отличный товарищ, иначе нам приходилось бы несладко. Поскольку он был очень гордый, «завести» его не составляло труда. Например, в один из тех вечеров в пиццерии мы подначили его сложить все восемь кусков пиццы вместе и слопать ее за два укуса. Конечно, он принял пари, он всегда их принимал, и не могу вам описать, как он измазал свою рубашку в попытке (впрочем, успешной) выиграть спор. О Перуцци, выросшем в деревушке близ Витербо, ходили безумные слухи – якобы он ударом кулака мог кабана убить. Наконец, было у него умение, которым он часто хвалился: он ловил рыбу одними руками благодаря своей молниеносной реакции и железной хватке. Искусство, которое он отточил в местных речушках. Говорю же – зверь.
В саду гостиницы был большой пруд, около которого мы проводили наше свободное время. Вода в нем была ужасная: грязная, тинистая, практически ил. Что не мешало плавать в ней довольно большой стае рыб, и, когда в меню появлялась рыба, тут же начинались шутки о поваре, который вылавливал в этом пруду то, что потом оказывалось у нас на тарелках. И Перуцци так же в шутку (потому что даже он не умирал от желания залезть в этот пруд) изводил нас с первого дня.
О ПЕРУЦЦИ, ВЫРОСШЕМ В ДЕРЕВУШКЕ БЛИЗ ВИТЕРБО, ХОДИЛИ БЕЗУМНЫЕ СЛУХИ – ЯКОБЫ ОН УДАРОМ КУЛАКА МОГ КАБАНА УБИТЬ.
– Покажите мне, что и вы способны рыбу руками поймать!
Мы только фыркали в ответ.
Но вернемся в ту субботу, к Липпи, который решил немного снять напряжение. Он незаметно пробрался на кухню и с помощью официанта наткнул на большую вилку отличную дорадо, только что из магазина. Потом, украдкой, пока мы были на массаже, поместил рыбину в пруд, запомнил место. И вот после обеда (предупредив нас) он сказал Перуцци, что тот слишком много разглагольствует о своей рыбалке голыми руками, что это не так сложно и что он, например, легко может это сделать…
– …как и любой у нас в Виареджо, – спокойно добавил Липпи, забросив тем самым крючок для Перуцци.
– Мистер, вы не представляете, в какую ловушку себя загнали! – радовался Анджело. – Это вовсе не каждый может, вот увидите…
Разумеется, все отправились к пруду. Перуцци стоял на берегу, скрестив руки, пока Липпи, сняв ботинки и подвернув треники, осторожно вошел в воду, начав двигаться зигзагами к точке, где он разместил свою добычу. Когда он дошел до места, он погрузил руки в воду, но вынул их пустыми с гримасой разочарования на лице под громовой хохот Перуцци:
– Мистер, я же вам говорил! Мы так до ночи тут стоять будем!
И вот – кульминация: Липпи вновь погрузил руки в воду, начал ими двигать, взбаламутив воду, наконец стиснул их, изображая невероятные усилия, якобы удерживая рыбу. Эти драматические манипуляции Липпи проделывал очень театрально, чтобы незаметно снять рыбу с вилки, но Анджело наблюдал за ними с растущим опасением.
– Ну что там? Неужели? – бормотал он себе под нос, и на лице его уже не было прежней веселости. И, когда тренер торжествующе вытащил рыбу из этой тины, под овации собравшейся публики, уже довольно большой, Перуцци не знал, плакать или смеяться. Мы же хохотали как безумные – к нам вернулось хорошее настроение.
Тем же вечером субботы пришла новость, которая потрясла всех: Бразилия вылетела, проиграв Франции 0:1 – гол на счету Анри. Мы столпились у телевизора и в какой-то миг начали им безостановочно «каркать». Результат этого матча был поразительным, поскольку после медленного начала действующие чемпионы, казалось, набрали ход, и все их считали бесспорными фаворитами еще с прошлого года, когда они мощно выиграли Кубок конфедераций. Роналдо, Роналдиньо, Кака и Адриано впереди, плюс старые знакомые – Дида, Кафу и Роберто Карлос. Это была сильнейшая команда, мы радовались, что она не оказалась в нашей части турнирной сетки, и логично рассматривали бразильцев как нашего соперника в случае нашего выхода в финал. Наблюдать за таким вылетом фаворита в то время, как мы оставались в игре, было облегчением: довольные тем, что наш сглаз сработал, многие из нас потирали руки («Одним меньше»), и я был в их числе. Не думая о том, что место проигравшей Бразилии заняла Франция, которая вновь показала себя сильной, и что предыдущие наши встречи – я имею в виду, недавние – оптимизма не внушали.
Итальянские журналисты рассказывали мне о шумихе в немецкой прессе – о дисквалификации Фрингса, на которой мы якобы настаивали, о пожирателях пиццы (как будто она им самим не нравится – за этот месяц в Германии я видел больше пиццерий, чем пивных), в общем, о психологической войне, которая меня совершенно не волновала, поскольку я немецкого не знал и не интересовался этой полемикой. Гаттузо же воспринимал все острее и приправлял наши бесконечные игры в карты суждениями о медиастратегии наших соперников, которую, очевидно, кто-то ему объяснял. Он разорялся на эту тему до самого воскресенья, попросился на предматчевую пресс-конференцию и высказал немцам пару ласковых об их неуважении к итальянцам. Когда он вернулся, мы ему поаплодировали, но больше за то, что он нам доставил несколько приятных минут, чем за его полемический талант. Через некоторое время в нашем отеле начался бардак: гостиница стала многолюдной, как морской порт – журналисты, чиновники ФИФА, родственники и, прежде всего, сотни зевак, которые ошивались там в поисках билета, автографа, минуты славы. Когда наплыв начал выходить из-под контроля, нам все же организовали охрану и создали закрытую зону для нас, игроков, куда допускали только официантов, которых мы знали, и только по нашей просьбе. На всякий случай, играем-то против хозяев.
Стратегия немцев выводить нас из себя продолжилась и после переезда в Дортмунд. Обычно ночь накануне матча команда проводит в больших отелях, которые бронируют этаж для команды и делегации гостей. На этот раз нас поселили в ужасной трехзвездочной гостинице, маленькой и тесной, с таким количеством ковров, что если бы у кого-нибудь из нас была аллергия, то он бы помер. Но это неуважение завело нас еще больше. Мы говорили об этом открыто: «Они настолько нас боятся, что хотят затруднить нам отдых», – и это все было смешно, придавало нам смелости и будоражило нас. И все же в эту ночь мы спали, несмотря на высочайшее напряжение. И несмотря на трехзвездочные ковры…
