Четверг. Вито заверил меня, что с билетами все в порядке и он поговорит с Илари, организует приезд. Если бы я этим занимался, у меня не хватало бы времени на тренировки. В этот день в автобусе, по дороге к полю, я поболтал немного с Буффоном, который меня хорошо понимал: если я думаю о том, кто был моим лучшим другом в сборной, я думаю о нем – человеке надежном и душевном, очень искреннем и в достаточной степени безумном, чтобы не мешать при этом делу. Мы почти сверстники, играли с ним в сборных разных возрастов, с юности делили с ним один номер. И вот, все так же вместе, мы шли к финалу чемпионата мира. Смысл диалогов тех дней заключался приблизительно в следующем: «Ты только подумай о том, какой путь мы проделали», но напрямую так мы не говорили. Это было бы банально. Мы скорее наслаждались воспоминаниями, не относящимися к матчам, например, о турнире в Испании со сборной U-18, когда мы ночью вылезли через балкон второго этажа и пошли в город потанцевать. Кажется, ничего сложного, но попробуйте-ка сделать это, взяв с собой Франческо Коко на костылях. Он получил травму, но едва заслышал слово «дискотека», как тут же прицепился к нам. Джиджи пришлось практически «ловить» его, чтобы обеспечить его приземление без новых травм. Мы изрядно посмеялись, и это был прекрасный антидот от растущего напряжения.
Пятница. Сотня билетов есть: двадцать мне предоставила федерация, за остальные восемьдесят я заплатил сам, и хорошо, что все сложилось, для меня было важно, чтобы вся моя банда в воскресенье была здесь. Я радовался этому, играя с Гаттузо в карты, сидя по-турецки на кровати, почти механически делая одни и те же движения: думаю, что с того времени, как начался чемпионат мира, мы в разговорах с Рино больше произнесли карточных терминов, чем обычных слов. Самое забавное, что мы оба подозревали друг друга в жульничестве, и поэтому оскорбления сыпались после каждой раздачи. Веселуха.
Тем, кто держал всю команду в руках, даже месяц спустя после приезда в Германию, был Каннаваро. Вне поля он был приятным настолько, насколько и заряженным на тренировках: для него не существовало легких двусторонок, он относился к ним как к настоящей игре, и если ты не убирал ноги достаточно проворно, то рисковал получить по ним. Был среди нас и еще один человек, который работал с удвоенной интенсивностью. Даниэле. Матч за матчем его дисквалификация сокращалась и наконец закончилась: мы призывали его найти в себе мужество, убедили не возвращаться в Италию и, дойдя до финала, снова имели его в своем распоряжении. Чтобы дать ему еще одну возможность сыграть. Он очень сильно ощущал свой долг чести и после длительного молчания снова заговорил, стал участвовать в обсуждениях, жить в команде. Я не знал, припас ли Липпи что-то для него, но при необходимости Даниэле был бы готов на сто процентов.
Суббота. Тренировку провели с утра пораньше, затем вылетели в Берлин. Возбуждение вокруг нас достигло апогея, сотрудники отеля, которые обслуживали нас целый месяц, провожали нас как на войну. Это было трогательно. Вито управлялся с прибывающими из Италии как мог, до меня доходили только отголоски. В самолете я немного поговорил с Нестой, который все еще оставался травмированным после третьей игры. Если Буффон мне как брат, то Сандро – просто близнец. Мы всегда были рады друг другу, потому что были очень похожи: спокойные, очень замкнутые, и нередко в трудные для одного или другого минуты мы уединялись, чтобы посоветоваться без лишних ушей. Между нами всегда было отличное взаимопонимание, здоровая атмосфера, и потому его отсутствие мне было горько вдвойне: он на сто процентов заслуживал таких же переживаний, но Сандро в сборной всегда не везло, он получал травмы и на других важных турнирах. Такая у него судьба.
Отель в Берлине был очень шикарным – отличная компенсация после конуры в Дортмунде. Немного времени на то, чтобы привести себя в порядок, и нас уже ждал автобус. На стадионе мы опробовали поле, немного побегали, Липпи и Каннаваро сходили на пресс-конференцию, потом – быстрый и безмолвный проход через микст-зону без малейшего желания говорить что-либо – не та была ситуация. С течением времени мысль о финале проникала все глубже; кто-то был немногословным, как обычно, другие искали компанию, потому что не могли сидеть в одиночестве. За ужином, как всегда, мы шутили, но действительно меньше, чем обычно. Напряжение наступало. Все тактические обсуждения Липпи перенес на завтра, все равно рассказывать особо нечего. Мы помним Францию, пусть по сравнению с тем финалом чемпионата Европы шестилетней давности у нас в команде остались только Каннаваро, Дель Пьеро, Дзамбротта, Индзаги, Неста и я. Мистер задержался в холле несколько дольше обычного – возможно, чтобы увидеться с семьей, в то время как я и другие ребята ожидали своих близких завтра. Потом, перед тем как уйти в номер, он пожелал нам спокойной ночи в своей обычной манере… как бы это сказать… не для детских ушей. Словом, напомнил, чтобы мы не засиживались допоздна, какое бы вечернее развлечение мы ни нашли. Хотя всем и было понятно, что это были больше слова, чем реальность, поскольку гостиницы чемпионата мира очень хорошо охранялись, а каждый из нас только и ждал завтрашней встречи с женами и подругами. На самом деле Липпи хотел дать нам понять, что он нам доверяет: в отличие от других тренеров он избегал контроля и внезапных проверок, потому что был уверен в нас и в нашем профессионализме.
Та ночь, однако, была не совсем профессиональной. В одиннадцать мы разошлись по номерам, но не прошло и нескольких минут, как из коридора донесся шум, потом еще, потом я услышал, как тихо открылась дверь в коридоре, затем открылась дверь моего номера, и в квадрате света я увидел силуэт Гаттузо.
– Спишь?
– Да разве тут уснешь…
– Метнем картишки?
Мне два раза предлагать не надо, я слез с кровати и включил свет. Рино уже тасовал колоду. Погнали. «Полчасика поиграем – и баиньки», – подумал я. Сыграли две раздачи, и тут явился Перротта.
– Что делаете? Играете? Я посмотрю?
И на нашем этаже началось оживление. Я выглянул на разведку, уже было за полночь. «Завтра вечером нам играть финал чемпионата мира», – напомнил я себе.
Дверь в номер Матерацци была закрыта, но оттуда явственно доносился шум. Я распахнул ее, но находящиеся внутри даже не обратили на это внимания. Помню, там были Марко, Де Росси, Оддо, Пирло, Бароне, Яквинта и другие. Они играли в приставку – чемпионат мира, два на два, при каждом голе орали. Меня разобрал смех, но я им сказал, чтобы они вели себя потише. Матерацци посмотрел на меня как на дурака.
– Да никто не спит, – скривился он, а Пирло кивнул, как адвокат, от которого требовалось заверение этого факта.
Тогда я вернулся в коридор и увидел, что все двери были открыты. Буффон смотрел матч «Уимблдона» в записи – турнир проходил в те же дни – и, поскольку не знал результат, болел изо всех сил за обеих теннисисток. Амелия… Ну, Амелия – это просто топ: он читал книгу.
– Что читаешь? – спросил я его.
– Философия, – ответил он. – В общем-то, по учебе, но еще и для того, чтобы заснуть.
В коридоре я встретил второго проверяющего, Индзаги, он тоже ходил из номера в номер и хихикал. Как только кто-то говорил «Да завтра же финал», он сразу прикусывал язык. Моя разведка была окончена, я вернулся к игре, часы проходили, и единственный, кто немного поспал – уже после двух ночи, – был Дель Пьеро. Он, уходя и прощаясь, бросил с ироничной улыбкой:
