Так быть и должно: финал чемпионата мира – это событие, которое нельзя сравнить ни с чем. Впоследствии Липпи объяснял нашу победу сплоченностью, и я был согласен с ним на сто процентов: в некоторых случаях наибольшее вдохновение тебе дает партнер, который не играет. Готовность запасных болеть за тебя без задней мысли – это один из главных индикаторов здоровья команды, и часто бывает, что на скамейке кто-то «каркает» или хочет, чтобы команда выиграла, но чтобы тот, кто вышел на его позиции, сыграл плохо. В нашей раздевалке, напротив, одиннадцать основных утопали в объятиях и подбадриваниях от тех, кто оставался в резерве: я помню чистый, искренний взгляд Дель Пьеро, когда он сказал мне:
– Выйди и растерзай там всех, Франческо!
Звучит сигнал: пора. Идем по коридору, оказываемся в большом помещении, из него видно поле. Несколько крутых ступенек – и вот они мы. Французы появляются из противоположного коридора, мы легко и сердечно приветствуем друг друга, все всех знают, кому-то даже удается разрядить обстановку шуткой.
Арбитр Элисондо и его помощники появляются последними, мы все берем за руки детей, которые не отрывают от нас взглядов. Идем. Передо мной кое-кто, проходя рядом с кубком, не удерживается от искушения потрогать его – Матерацци, Каморанези, тот же Каннаваро и некоторые французы. Я не стал. Я подумал, что если потрогаю его сейчас, не смогу сделать этого потом; суеверие в чистом виде, но раз уж я так рассуждаю, то это – лекарство от любого негатива. Две колонны игроков шествуют мимо двух армий фотографов, команды выстроились, и, куда бы я ни посмотрел, вижу людей, которые держат кулаки, жмурят глаза, шлют воздушные поцелуи. Всеобщее вовлечение. Слушаем гимн, обняв друг друга за плечи, Каннаваро делает знак мне и Тони, чтобы мы подошли в центр поля – начинаем мы. Элисондо долго ждет, пока все до мелочей будет готово к началу матча, и только тогда дает свисток. Лука, который держит ногу на мяче уже с полминуты, катит его мне под правую: я останавливаю его, оглядываюсь, вижу Пирло в ожидании около центрального круга, пасую ему. Обычная последовательность действий. Даже в финале чемпионата мира.
Финальный матч никогда не бывает такой же игрой, как другие, а на самом деле я помню только отрывки. Не логичное развитие – слишком велико было напряжение, чтобы создать его, – а серию событий, которые быстро последовали друг за другом. Не прошло и шестидесяти секунд, как Анри после стыка с Каннаваро остался на газоне на минуту-другую. Фола не было, но французы начали возмущаться, что-то вроде «итальянские штучки», и арбитр постепенно принимает их сторону: дает желтую Дзамбротте, который сбил Виейра, но около их штрафной, а едва Малуда входит в нашу, арбитр видит контакт с Матерацци – на первый взгляд очевидный, но на повторе уже не такой явный. Пенальти, а еще и играть толком не начали. Не думаю, что я когда-либо в жизни так «каркал» при пенальти соперника, и на мгновение я обрадовался, потому что после «черпачка» Зидана – он бьет чуть сильнее, чем нужно, – мяч касается перекладины и опускается возле линии ворот. За ней или перед ней? После секундной нерешительности помощник арбитра показывает в сторону центра поля, Зидан празднует, повтор на большом экране не оставляет ни малейшего сомнения: мяч залетел за линию, и с запасом. Я вспоминаю статистику, которую читал за день до матча. С 1974 года, с финала между Германией и Нидерландами, не случалось, чтобы титул получала команда, пропустившая первой. Хорошенькое дело: мало нам Франции, так еще и история против нас. Возвращаюсь к центру поля, переваривая эти мысли.
ХОРОШЕНЬКОЕ ДЕЛО: МАЛО НАМ ФРАНЦИИ, ТАК ЕЩЕ И ИСТОРИЯ ПРОТИВ НАС.
Матч возобновляется без радикальных перестановок, прошло слишком мало времени, чтобы что-то менять. Если не брать в расчет мое прикрепление к Макелеле, в сухом остатке тактический план у нас тот же самый – оставаться спокойными, и это нелегко, потому что мячи перелетают через меня вместо того, чтобы оказываться у меня в ногах. Преимущество французов сдвинуло баланс, кто-то из наших там, позади, начинает торопиться и, едва завидев открытое пространство, направляет мяч туда, не думая о дальнейшем, что нам совсем не свойственно. К счастью, мы быстро сравниваем счет замечательным ударом Матерацци после углового Пирло. Я располагаюсь в своей обычной зоне при подаче угловых, то есть на линии штрафной, готовый пробить с лета, если мяч отскочит от защитников. Оттуда я первым замечаю изменившийся взгляд Марко, я кричу ему, но он меня даже не видит – перед тем как попасть в объятия ребят, он хочет посвятить гол своей матери. Поднимает руки и смотрит на небо, и становится ясно, что он, как и Гроссо в матче против Германии, даже отдаленно не помышлял о голе в финале чемпионата мира. Потом были объятия, крики и облегчение от быстрого сравнивания счета. Я тяну его за волосы от радости, Марко на это даже не реагирует. Начинаем сначала семидесятиминутную игру – по крайней мере, мы так думаем, возвращаясь на нашу половину поля.
Матч – это позиционная война двух генералов. У них – Зидан, и Франция оккупировала подступы к нашей штрафной; у нас – Пирло, и мы начинаем от обороны, доверяя его указаниям. Мне приходится непросто: проходы закупорены, а при поиске новых направлений мне нельзя далеко отходить от Макелеле, который и в самом деле регулярно перезапускает атаки французов, получая мяч от игроков обороны и тут же передавая его Зидану. Франция владеет мячом больше, Анри постоянно открывается для вертикальной передачи, и, когда он делает это своевременно, создаются опасные ситуации. Если же он оказывается в положении «вне игры», то, закругляя бег, возвращается назад. Это худший клиент для наших защитников, самый худший из всех, с которыми мы встречались на турнире, но ведь это финал, других тут быть и не может. Если мы играем более закрыто, то в том числе и потому, что для получения преимущества нам хватило бы одного стандарта. После того как Матерацци сравнял счет, еще один угловой, отлично поданный Пирло, замыкает головой Тони, но попадает в перекладину. Приблизительно через полчаса игры травму получает Перротта, он остается минуту-другую на земле. Я подхожу к скамейке, чтобы попить, и Липпи с жаром поворачивается ко мне. Не для того, чтобы похвалить.
– Франческо, что с тобой? Ты незаметен, это должна быть твоя игра!
Я пытаюсь возразить, что мяч летает через меня, но он нетерпеливо машет руками:
– Ты должен выйти на первый план, ты сейчас постоянно позади француза!
Я показываю ему «О’кей» – большой палец вверх, – бросаю бутылку с водой массажисту и возвращаюсь в центр поля. Я понимаю, что бесполезен, потому что эта история с Макелеле разрушила хрупкое равновесие, ведь я вернулся в игру месяц назад. Прошу у Пирло передачу-другую, пытаюсь обыграться с Дзамброттой так, как мы делали это в матче с Украиной, когда он забил, пытаюсь играть ближе к Тони, которого в некоторой степени бросал на произвол судьбы. Но, когда Элисондо дает свисток на перерыв, я не чувствую в себе того, что ожидал почувствовать. И Липпи был с этим согласен. Едва мы оказываемся в раздевалке, он отзывает меня в сторонку, в туалет, закрывает дверь и снова взрывается:
– Ты должен выкладываться больше, Франческо, такие матчи решают мастера, и у нас это ты. Вспомни, что ты сделал для того, чтобы быть здесь, думай, сколько ты работал в эти месяцы, и выдай на поле все, что у тебя осталось, потому что финал – это матч, у которого нет завтрашнего дня. Я хочу титул, Франческо, его хотят все ребята, и ты его должен хотеть изо всех сил. Иначе еще немного – и я тебя заменю.
