Короткая речь, меньше минуты, но очень насыщенная. Вспоминая это сейчас, я улыбаюсь: туалет, сантехника – не было времени искать отдельное помещение. Я подумал, что его решение поговорить наедине было очень корректным, и действительно, он всколыхнул во мне все, что осталось. Но оставалось немного: я начинаю расплачиваться за три моих месяца вне игры, и, чтобы извлечь из меня пользу, мне требуется другая тактическая задача. Невозможная в таких условиях. Мы возвращаемся на поле, Франция перехватывает инициативу, и я продолжаю бегать впустую, постоянно без мяча. Решение Липпи заменить меня – справедливое, он хочет укрепить центр поля. Уже через несколько минут я вижу, что Даниэле разминается, и не удивляюсь тому, что на замену выйдет он. На поле также появляется Яквинта вместо Перротты, и таким образом мы перекраиваем все построение игры: по сути, я не получал мяч и десяти раз, и ни одно из моих касаний не стало проникающим пасом на Симоне. Для этого просто не было места, и я подозреваю, что их тренер, Доменек, приложил руку к тому, чтобы ограничить развитие наших атак, которые в прошлом создавали трудности его коллегам.
Быть замененным после часа игры в финале чемпионата мира означает, что больше я в таких турнирах играть не буду. Мне следовало быть немного раздраженным, расстроенным, угнетенным. Я должен был беситься еще и потому, что, как я уже говорил, мой характер способствовал этому. Но напротив – я покидаю поле спокойно, убежденный, что в таком развитии игры, как сейчас, Даниэле может оказаться более полезным. Так вот, знайте, что все, о чем я рассказывал до этого, было похожим на чудо: я сыграл на чемпионате мира в основном составе, воспевая дух нашего резерва, а в ту минуту, когда я сам стал резервом, я думал о том, что матчи выигрывают игроки основы. Я это подчеркиваю не для того, чтобы услышать похвалу, а для того, чтобы дать вам понять, что такое команда-чемпион: похвалы достоин каждый из двадцати трех и, следовательно, тренер, потому что он способен дистанцироваться от собственных интересов в таких очень деликатных эпизодах, чтобы доказать эффективность командной работы. Я падаю на скамейку измученный, пью воду большими глотками и переключаю свое внимание на Даниэле, который появляется на поле. Он испытывает невообразимое давление: ему приходится выходить в финале чемпионата мира после того, как он пропустил четыре матча из-за дисквалификации, то есть выходить, не имея игровой практики, но в случае чего это не будет приниматься во внимание, и обвинения не заставят себя ждать. Фактически это как играть с десятью гориллами на спине, и у меня перехватывает дыхание, когда Де Росси впервые получает мяч: он обрабатывает его хорошо, ведет с поднятой головой, отправляет его вперед, придавая ему неожиданные траектории. Теперь все будет проще.
Переживания на скамейке неописуемы. Мы все вскакиваем на ноги, когда забивает Тони, но краем глаза я вижу, как помощник арбитра поднимает флажок. Садимся на места. Я сижу между Перроттой и Перуцци, мы отчаянно болеем, и, если кто-то из наших пробегает рядом по бровке, мы подбадриваем его, повышаем децибелы.
За несколько минут до конца основного времени Липпи подзывает из разминочной зоны Дель Пьеро, и теперь я жду, что наши взгляды пересекутся, чтобы я мог подбодрить его, сжав кулаки. Я доволен тем, что ему тоже досталось время в финале. И немалое: на 90-й минуте счет все еще 1:1, а это означает дополнительное время. Со свистком Элисондо я подскакиваю, беру несколько бутылок с водой и бросаю их ребятам, которые приближаются к скамейке. Я улыбаюсь, подбадриваю, заряжаю их, как и все мы, кто не играет, или лучше сказать, кто «играет», но в другом смысле: Липпи уже использовал все три замены, разминаться больше никому не нужно, одиннадцать останутся теми же, задача остальных – болеть. Резкое падение адреналина, которое я испытал после замены, – это уже далекое воспоминание, я снова заведен и «включен», как будто бы играю сам. Мне даже приходит на ум, что если бы замены в футболе были как в баскетболе, я мог бы вернуться на газон. И с удовольствием сделал бы это.
Дополнительные таймы стали «зидановскими». В первом из них он наносит удивительный удар головой, который не отразил бы ни один вратарь в мире, кроме Буффона, и когда я вспоминаю этот эпизод, у меня до сих пор подрагивают колени; во втором Зизу бьет головой Матерацци, что влечет за собой удаление француза. Последнее действие в его футбольной карьере. На скамейке никто ничего не понимает, потому что мы в те секунды забрали мяч и все, повернув головы, следили за атакой. Дель Пьеро идет к воротам, но фолит. Французы возобновляют игру, Вильтор получает мяч в центре поля, и тут все замечают, что Матерацци лежит на газоне. Игра останавливается, Элисондо подбегает к упавшему – там уже толпятся и белые, и голубые футболки. Ситуация накаляется. Я понимаю, что там произошло что-то серьезное, глядя на Буффона, который, вероятно, наблюдал все случившееся и теперь мечется между главным арбитром и его помощником, делая в адрес последнего жесты, указывая на глаза, как бы говоря, что тот не мог не видеть случившееся. Гаттузо тоже очень решительно призывает Элисондо посмотреть на монитор неподалеку, и вот арбитр показывает Зидану красную карточку, а возмущенные французы умолкают, когда на табло показывают кадры удара Зидана. Общий выдох изумления прокатывается по стадиону, потому что все думали, что был просто толчок, максимум – удар локтем, но не такое безумие.
Зидан уходит с поля мимо нас, и никто не рискует заговорить с ним. Скажем прямо: именно в этот миг я был доволен, что Франция потеряла своего однозначно лучшего игрока, звезду, который за десять минут до конца дополнительного времени все еще вселял в нас страх. Но одно дело – утешаться тем, что важнейшая игра становится менее сложной, а другое – забыть, кто этот уходящий человек, какая горечь заключается в этом его пути к своей последней раздевалке, мимо кубка, который он не завоевал, и насколько это несправедливо, что такой великий футболист завершает фантастическую карьеру таким унизительным удалением. Оставалось еще десять минут, но игра уже практически не идет – удаление Зидана так глубоко впечатлило всех, что остаток матча становится просто ожиданием серии пенальти.
И вот она наконец настала. В этот раз Липпи не требовал добить соперника, как это было в полуфинале. Причина была понятна: Германия была хуже нас, и пенальти могли бы принести ей незаслуженный успех. С Францией же мы играли на равных, и форсирование событий могло бы привести к риску пропустить. Но в этой драматичной ситуации мы чувствуем себя относительно спокойно: в сборной в отличие от клубов пенальтистов больше, и поскольку эмоционально ситуация не сравнима ни с чем, привычка исполнять их – это весомый фактор. Буффон не мог устоять на месте, потому что он, лучший вратарь в мире, знал, что отражение пенальти – не самое сильное его качество. Я беру на себя обязанность успокоить его, напоминаю ему, что он – Буффон и что любой пенальтист, подходящий к «точке», придет в ужас от одной мысли о том, кто перед ним стоит. Кажется, я перестарался, потому что Джиджи, смеясь, отвечает:
– Да ладно, это ты малость загнул…
Но я хотя бы вызвал у него улыбку, что и было моей целью. У Липпи была четкая стратегия: сначала бьют «уверенные» пенальтисты, чтобы создать хороший задел. Первыми бьем мы, отлично, это все равно что в теннисе начинать пятый сет на своей подаче.
