Пирло идет к «точке», внешне спокойный. Я отправляюсь в центральный круг, не могу больше оставаться на скамейке. Стою позади тех, кто будет бить, ничего не могу сказать. Напряжение слишком велико, никто не в состоянии произнести ни полслова. Андреа бьет по центру, Бартез бросается в угол. Гол. Пирло целует обручальное кольцо на руке и возвращается в центральный круг с тем же безучастным выражением на лице. Оно никогда не менялось. Андреа потрясающе сыграл на чемпионате мира, был стержнем команды, дирижером голубого оркестра. На поле мы с ним всегда понимали друг друга инстинктивно, потому что класс понимает класс, и мне было приятно, когда он, забив в ворота Ганы (это была полностью его заслуга, моим делом было только отдать передачу), сказал мне, что чувствовал себя курьером Federal Express. Он ничуть не изменился, забивая пенальти в финале чемпионата мира, вернулся в центральный круг, коротко кивнув в ответ на поздравления всех. Мы вновь смотрим на ворота, и Вильтор, все тот же Вильтор, сравнивает счет.
Матерацци идет к точке быстро, как будто хочет сократить агонию. Пятнадцать минут назад те трибуны, что были заполнены французами, и вся скамейка во главе с Доменеком обрушивали на него оскорбления, думая, что он симулировал или как минимум провоцировал Зидана. Табло явило всем справедливость, но поток антипатии не иссяк. Для того чтобы выдержать такое, нужен очень сильный характер, и недостатка в силе характера у Марко не было. Кажется, что конструкции стадиона дрожат от свиста, а он сильно бьет в угол, мимо рук Бартеза. Фантастика. Матерацци возвращается в центр поля, помахивая рукой около уха, – это жест для французов, которые продолжают проклинать его на все лады. С этого чемпионата мира я полюбил его; да, в клубных матчах он продолжал лупить меня как ни в чем не бывало, но он мне приятнее как личность, чем как игрок, и когда я узнал его лучше, я не смог не полюбить его.
Очередь Трезеге, многолетнего партнера Буффона по «Ювентусу». То обстоятельство, что голкипер и пенальтист прекрасно знают друг друга, может отразиться определяющим образом на психологическом равновесии дуэли. Француз пытается исполнить очень сложный удар, сильный и под крестовину, но попадает в перекладину. Всплеск адреналина от ошибки соперника дает тройную силу по сравнению с мячом, который забивает партнер, потому что в этом случае чувствуешь, что победа становится ближе. Сейчас все полностью зависит от нашего третьего бьющего, и я, не помня, кого им назначил Липпи, с опаской смотрю на наших, стоящих в нескольких метрах впереди меня. Сердце падает, когда вперед выходит Даниэле.
Выбор логичный, в «Роме» он второй пенальтист после меня, и его правая нога – одновременно и мощная, и точная. Но даже при всей моей уверенности в нем меня впечатляет, что Де Росси рискнул и согласился бить. И когда я вижу, как мяч вонзается в верхний угол ворот (этот удар лучше, чем удар Трезеге), в душе я праздную этот пенальти как никакой другой. Я долго был образцом и кумиром для Даниэле, и для меня естественно чувствовать себя его старшим братом. Это один из тех эпизодов – возможно, самый известный, – в котором я им гордился. Я принимаю его в объятия, а тем временем к точке подходит Абидаль, и не ошибается. Французы все еще в игре. Чуть отодвинутые, но все еще в игре. Дель Пьеро хлопает в ладони и идет. Его очередь.
МАТЕРАЦЦИ ВОЗВРАЩАЕТСЯ В ЦЕНТР ПОЛЯ, ПОМАХИВАЯ РУКОЙ ОКОЛО УХА, – ЭТО ЖЕСТ ДЛЯ ФРАНЦУЗОВ, КОТОРЫЕ ПРОДОЛЖАЮТ ПРОКЛИНАТЬ ЕГО НА ВСЕ ЛАДЫ.
Он не может ошибиться. Во-первых, потому, что Але никогда не ошибается (сколько раз я бесполезно «каркал» ему, когда он играл за «Юве»…), а во-вторых, потому, что сейчас нам требуется его помощь. В 2000-м Дзофф оставил его на последний удар, и ошибки соперников позволили нам праздновать раньше, чем он пробил. И поэтому Липпи поставил его четвертым, чтобы не растрачивать умения нашего лучшего бьющего. И Але не подвел, обманув Бартеза, и торжествующе обернулся к нам, стоящим в центре.
Пирло, уже отстрелявшийся, стоит, обняв Каннаваро, а Гроссо празднует пенальти Дель Пьеро радостнее всех, и вскоре он объяснил почему: после пенальти Але следующий мог быть последним, и если бы Буффон его отразил, все закончилось бы и Фабио не пришлось бить последний, самый тяжелый удар – пятым в списке был именно Гроссо. К воротам идет Саньоль, крайний защитник, и я подумал, что, возможно, именно он заменил Зидана в квинтете пенальтистов. Хочу увидеть, как… Нет, нечего видеть: Саньоль забивает уверенно, и все взгляды обращаются к Гроссо.
Его жена, сидящая на трибуне, была беременна на восьмом месяце. Илари расскажет мне позже, что они втроем или вчетвером окружили и поддерживали ее, она была очень взволнованна и от страха отвернулась, не хотела видеть, как Фабио бьет. Он же, наоборот, и глазом не моргнул, когда Липпи спросил его, не пробьет ли он пятым. Солдат. И сейчас, в решающую минуту, он идет прямо, не отклоняясь ни на сантиметр от кратчайшего пути, берет мяч в руки и аккуратно ставит его на отметку, отходит для разбега, останавливается и смотрит на арбитра краем глаза в ожидании свистка, старательно избегая пересечения взглядов с Бартезом, – возможно, на Фабио давит его статус чемпиона мира. Гроссо уже добыл для нас пенальти в матче с Австралией и забил первый мяч Германии. Могут его плечи выдержать еще и груз решающего пенальти за титул? В начале турнира я бы с уверенностью сказал, что нет. Но постепенно к нему приходило чувство ответственности, и он справлялся с ней все лучше и лучше, и в нас росла уверенность в том, что Фабио может стать избранным. Так и оказалось. Разбег. Удар с левой. Гол.
Моя голова взрывается. Не помню, с кем я обнялся первым, помню только Пирло, который сдержанно и молча стоял впереди меня, под прицелом оператора, снимавшего нас во время исполнения пенальти. На кадрах, которые я пересматривал миллион раз, я вижу себя в крепких объятиях Даниэле и Вито – чисто римский междусобойчик (Перротта присоединился чуть позже), который останется со мной навсегда. Забыть это невозможно. Выиграть чемпионат мира – это слишком большое событие, чтобы считать его завершившимся. Можно попытаться, но все равно что-то остается: «Ты стал частью истории» – мысль, которая крутится у меня в голове, пока я жду, когда Каннаваро поднимет кубок. Но это все очень беспорядочно, и каждый раз, когда я вижу эти кадры, я замечаю что-то новое: Липпи с сигарой на награждении, например, – это одно из недавних открытий. Я даже не заметил отсутствия Блаттера, о чем было так много сказано: вы можете себе представить, что в такой миг кто-то задается вопросом: «А где Блаттер?»
[23]
В раздевалке собралось все население планеты. Кошмарная толпа. И никого не выгонишь, даже когда все начали обливать друг друга из ведер ледяной водой: думаю, что присутствие в раздевалке в такие минуты придает человеку статус какой-то исключительности. Неудобно было, когда обрызгали и президента Наполитано, вошедшего в раздевалку, в то время как Меландри – действительно красивую женщину – мы, ее верные поклонники, облили с ног до головы… К счастью, и президент, и министр были в подходящем настроении, и думаю, даже обрадовались этому, если судить по фотографиям. Вито, который все время держал глаза открытыми, вовремя подскочил к кому-то из охраны президента – агент уже припрятывал футболку-другую.
