После завоевания скудетто я осознал, что новая реальность замечательна, потому что приятна, но еще и опасна: то, что я говорю и делаю, может повлиять на настроение многих людей, поскольку они склонны мне доверять. Я сказал, что хотел бы остаться здесь навсегда, – и остался: это больше, чем что-либо, скрепило чувство любви между мной и тифози. Чувство любви и доверия. Поэтому я всегда старался держаться подальше от политики – поля, на котором стараюсь никому ничего не подсказывать, – но все же не отдаляясь от чиновников. Когда мэр Рима, к какой бы партии он ни принадлежал, просит у меня помощи при сборе средств или при какой-нибудь другой благотворительной акции, я не остаюсь в стороне. Конечно, в этой сфере тоже есть место личным отношениям: я никогда не скрывал, например, того, что дружу с экс-мэром Вальтером Вельтрони. Во время его пребывания в должности мы вместе сделали много того, о чем никто не догадывается. Мероприятия без телекамер. Вальтер звонил утром и предлагал: уделить время больным детям перед тем, как их будут оперировать, прийти на открытие новой начальной школы или мини-футбольного поля в неблагополучном районе. В поездках с Вельтрони я видел окраины Рима, и это было очень поучительно.
ИНОГДА МНЕ ХОЧЕТСЯ БЫТЬ НЕЗАМЕТНЫМ ТУРИСТОМ, ЧТОБЫ ИСХОДИТЬ РИМ ВДОЛЬ И ПОПЕРЕК БЕЗ ТОЛПЫ И БЕЗ СЕЛФИ.
Я познакомился, конечно, и с зажиточным Римом. Настоящее преимущество лидера столь любимой команды – это доступ ко многим интересным людям. Если говорить об особенных тифози «Ромы», тех, кто на своей работе известны как серьезные профессионалы, но теряющих голову на трибунах «Олимпико», то первым из них приходит на ум мой дорогой друг Карло Вердоне. Он действительно такой же, как в кино: симпатичный, общительный, ипохондрик. Никогда не говорите ему, что он немного бледный, иначе он бросится проводить все обследования, какие только могут быть. Карло дал мне возможность испытать уникальные на то время ощущения: он пригласил меня посетить виллу Альберто Сорди
[25] в Термах Каракаллы. Сейчас там организуют музей, как и должно быть, и Карло мог бы работать там куратором. Но во времена нашего визита ключи были только у сестры Сорди, и она охотно дала их Карло, потому что знала, что ее брат некогда испытывал к нему симпатию. Вилла удивительная, а истории, которые Карло рассказывал о Сорди, – еще более удивительные.
На трибунах «Олимпико» всегда много людей из мира кино. Про насмешки над Сабриной Ферилли за то, что она на праздновании скудетто не разделась, как обещала, я уже рассказывал. Актеры Клаудио Амендола и Пьерфранческо Фавино – тоже настоящие тифози из тех, кто на стадион ходит не для того, чтобы фотографироваться; они ужасно переживают, но и не прийти не могут. Я провел много прекрасных вечеров в доме Энрико и Карло Вандзина, братьев-режиссеров, и теперь, когда Карло с нами уже нет, я вспоминаю масштаб и великолепие его личности и умение принять гостей. С Энрико у нас тоже прекрасные отношения, он по сравнению с братом на «Олимпико» более горяч, но все оттого, что любит «Рому». С Марией Де Филиппи и Маурицио Костанцо мы дружим много лет, с того раза, когда меня впервые пригласили на программу «Тебе письмо». Маурицио к тому же придумал гениальную идею про книги анекдотов, в которых я предстаю Большим Ребенком – прозвище, которое родилось из добрых побуждений (его мне дал любящий меня Миммо Ферретти, журналист газеты «Мессаджеро»), но за пределами Рима оно стало символом того, что я якобы не повзрослел.
В первом отпуске с Илари, между окончанием чемпионата Италии-2001/02 и отъездом в Азию на чемпионат мира, мы провели неделю в Шарм-эш-Шейхе. Представьте себе наше удивление, когда мы обнаружили, что в соседнем с нами бунгало остановился Клаудио Бальони
[26] с подругой. У меня остались чудесные воспоминания о тех днях, проведенных вместе с ними в изучении глубин Красного моря. Но настоящей привилегией было то, что Клаудио согласился спеть несколько песен только для нас, голосом, который стоит целого оркестра. Илари была в таком восторге, что попросила его спеть еще и не его песню, «L’emozione non ha voce» Челентано. И Клаудио охотно и без поиска слов в Гугле спел ее. Феномен. Мы встречались и позже, вместе ужинали, и это всегда было праздником.
Другой известный и замечательный человек, с которым мне нравится проводить время, особенно летом, – Джованни Малаго
[27]. Мы вместе ходим по морю из Сабаудии, где у нас обоих есть дома, до Понцы, Вентотене и даже Искии
[28]. С Джованни я играю в мини-футбол, и каждый раз, когда мне удается сделать ему такую точную передачу, что ему остается лишь слегка коснуться мяча, чтобы забить, я снова говорю, что завершаю карьеру. После того как даю ему забить, мне нечего больше требовать от себя как от футболиста.
Но то, насколько велика сила мяча и «Ромы» в этом городе, я окончательно понял в дни моей свадьбы в «Вилла Мьяни». Я подразумеваю первый прием – тот, что для важных персон, за два дня до церемонии; второй, для родственников и друзей, был настоящим свадебным пиром. Но я говорю о первом. Мне предложили пригласить Джулио Андреотти (хоть я и не был с ним знаком) в качестве международного символа Рима, такого, как Альберто Сорди и… гм… и как я. Я пригласил его, он приехал, благодарил меня за чуткость, пожелал Илари много детей, мне – много скудетто, добавив, что он и себе желает много скудетто, потому что он большой поклонник «Ромы». Потом он пошел в гостиную, где уже были другие политики – помню, что он расположился между Вельтрони и экс-министром иностранных дел Д’Алемой, – и, совершенно довольный, оставался там допоздна. Андреотти тогда было 86 лет.
Завершая главу, посвященную друзьям, уместно вспомнить о том, что в Риме у меня есть и большой недруг: «Лацио». Всю жизнь я противостоял ему, с первого дерби в тринадцать лет – я тогда только-только пришел в «Рому» из «Лодиджани» – в рамках юниорского чемпионата и до последнего в моей карьере поражения в апреле 2017-го, когда я сыграл в концовке матча двадцать минут, но не повлиял на итог. Будучи ребенком, я не скрывал своих чувств, от которых меня лихорадило, и я ненавидел «Лацио» до такой степени, что наклейки с изображением их игроков клеил в альбом вверх ногами. Переворачивал, не хотел видеть их лица. Эта горячка переносилась и на поле: все – и мы, и они – безумно хотели победить друг друга, на всех уровнях. Однако это мне никогда не мешало признавать заслуги и храбрость соперника. Мое поколение игроков «Ромы» противостояло Несте, Ди Вайо и Франческини, и после каждого сражения, пожимая руки и выражая им симпатию, я думал про себя, насколько они были сильны. Особенно Сандро, он был самым лучшим защитником из всех, кого я видел. Помню одно из первых дерби, в котором мы противостояли друг другу. Поле ужасное, раздевалки, покрытые дырявым шифером, – в три раза ужаснее, надоедливый дождь, и после матча – ощущения, что я самый грязный мальчишка на свете. Так вот, среди этой грязи и слякоти я помню чистого и элегантного, как принца, Сандро Несту, не сделавшего ни единого грубого фола – они ему были не нужны. Мне казалось совершенно естественным улыбнуться и пожать ему руку, даже в контексте очень чувствительного противостояния, потому что он знал, что я вундеркинд «Ромы», а я знал, что он – вундеркинд «Лацио». Спустя некоторое время мы оба начали получать вызовы в сборные Италии нашего возраста, и взлет наших карьер был параллельным. Начиная со сборной U-15 в Коверчано мы для всех были «двумя римлянами». И вопреки тому, что мы представляли разные клубы, наша дружба быстро окрепла.
