Возвращаясь к спортивной составляющей, хотел бы вспомнить еще два дерби. Первое состоялось в 2011 году, мы выиграли 2:0, я сделал дубль, и английский комментатор восклицал: «Римский царь жив!»
[31] Высказывание, которое очень понравилось и тифози, и мне: несколько недель спустя, когда дубль в Бари позволил мне обойти Роберто Баджо в списке лучших бомбардиров всех времен в Серии А, я показал майку с этой надписью. Отмечаю это потому, что кому-то это может быть интересно: у меня не было «непоказанных» маек, то есть не было такого случая, чтобы я подготовил майку и мне не пришлось ее показывать, потому что матч пошел не так, как я предполагал. Возможно, это было удачным стечением обстоятельств, возможно – дополнительной мотивацией, но все особенные майки, которые я надевал, я показал.
Завершу последним приятным воспоминанием, радостью от селфи, которое я сделал около Южной трибуны после дубля, сравняв счет. На скамейке у нас был Гарсия, первый тайм дерби и я, и остальные ребята провели плохо, и, как следствие, «Лацио» вел 2:0. Если бы тренер меня заменил, я бы не возразил ни полслова. Но Гарсия пришел с Фредом, своим помощником, и вместе они показали мне доску, на которой номер «десять» был единственным, от которого не исходили стрелки.
– Не уходи никуда из штрафной, Франческо, – распорядился Гарсия. – Тебе не хватает сил, чтобы играть по всему полю. Но ты – тот, у кого в штрафной не трясутся ноги. Пусть команда ищет тебя мячом, не бегай за ним сам. Остынь.
Это была просьба о помощи – и вместе с тем ответственное поручение. Я вышел из раздевалки, делая знаки Гвидо Нанни, нашему тренеру вратарей, и он подтвердил, что наш план был в силе.
Я сразу же забил, после кросса Строотмана, который прошел через всю оборону «Лацио», не заметившую, что я уже набегал справа, за спиной у Раду. А самым настоящим сюрпризом стало то, что через четверть часа все, по сути, повторилось: на этот раз кросс сделал Холевас, но немного далековато, и, чтобы вклиниться между Раду и Саной, я вытянулся в акробатическом прыжке и в полете замкнул передачу голенью правой ноги. Непростой гол. Скажем откровенно – это был сложнейший гол, требующий координации, которую в футбольной школе можно улучшить, но которой нельзя научиться: это или есть, или нет. Если первый мяч вывел меня вперед в списке лучших бомбардиров в дерби в рамках чемпионата, то этот остался в памяти людей прощанием топ-уровня. Да, это был мой последний гол в дерби. И вот я ищу взглядом Гвидо, он уже бежит ко мне со смартфоном в руке, готовым к съемке. Южная трибуна настолько обезумела от радости, что кажется, вот-вот перевалит через ограждение на беговые дорожки. Я захватываю в кадр себя на ее фоне, и нет необходимости просить ее улыбнуться. Щелк!
16
Спаллетти первый. Волшебный
В ходе моей карьеры я имел дело с двумя версиями Лучано Спаллетти, и, несмотря на огромные трудности со второй из них (о ней я расскажу в заключительных главах), было бы несправедливо преуменьшать, насколько он мне нравился в первой, даже без тех визитов в «Вилла Стюарт». Спаллетти – великий тренер, возможно, лучший из тех, с которыми я работал, и это относится к обоим периодам его пребывания в «Роме». Но во время первого было что-то большее, особенно по отношению ко мне, потому что он был тем тренером, с которым можно было поужинать и пообщаться свободно, без необходимости придерживать мнение при себе, боясь, что оно будет неудобным. Он был из разряда безумных и интересных. Безумный – потому что каждое утро он выкладывал на стол в своем офисе швейцарский нож и той ловкостью, с которой он с ним управлялся, производил сильное впечатление. Интересный – потому что время от времени Спаллетти придумывал абсурдные сценки, вроде той, когда он бегал голым в коридоре у раздевалки, и это действительно было не совсем привычное для тренера поведение. В целом он был персонажем очень далеким от привычных представлений о тренере. И это было то, что в нем нравилось всем.
Спаллетти выбрала Розелла Сенси в 2005 году, после «сезона четырех тренеров». У руля клуба была уже она, потому что ее отец был вынужден заботиться о своем здоровье, а управление таким клубом, как «Рома», требовало сил, которых у него уже не было. Конти и Праде ее явно поддерживали, и Розелла все рассказала мне заранее, но, конечно, в том смысле, что она довела до меня решение, а не обсуждала его со мной. Меня многие считали влияющим на клубную политику, но я никогда ничего не просил и не навязывал: я всегда отвечал тем, кто интересовался моим мнением, это верно, но соблюдая субординацию в отношениях с руководителями, которые думали своей головой.
С Розеллой мы выросли вместе. Во времена Маццоне она прилетала с Франко в Австрию, в Капфенберг, чтобы присутствовать на наших тренировках, и вследствие своего возраста чаще всего общалась со мной и Даниэле Берреттой, самыми молодыми из тех, кто был на сборе. У нас с Розеллой характеры очень похожи, мы полны решимости, но застенчивы, и я помню, как она волновалась, когда говорила с тренером или со «взрослыми» игроками. С нами она была другой, мы могли поболтать о музыке того времени, которая нравилась нам, молодым, и даже подшучивать втихаря над «стариками».
Так становятся друзьями, и так мы пришли к очень грустному для нас обоих дню, который навсегда связал нас: это были похороны ее отца в 2008 году. Франко всегда общался со мной как с сыном, которого у него не было, и таким образом Розелла была мне практически сестрой. Незадолго до похорон она узнала, что беременна, и эта смесь чувств – хоронить отца, ожидая ребенка, – приводила ее в смятение, так что к тому времени, когда гроб поставили в катафалк и все высказывали ей соболезнования, Розелла была на грани обморока на паперти церкви Сан-Лоренцо-аль-Верано. Ее муж был с другой стороны машины, к нему тоже подходили родственники и друзья, и он не мог видеть, что происходит позади него. Розелла оступилась, падая, бросила на меня умоляющий взгляд и схватилась за мои руки, поддерживающие ее; я был рядом, среди соболезнующих, и первым заметил, что она падает, а реакция у меня всегда была быстрая. Крепко поддерживаемая, Розелла пришла в чувство, и в ее взгляде была благодарность той девчонки, с которой мы ходили за мороженым в Капфенберге. Мне подумалось, что Франко был бы рад увидеть эту сцену, как была рада и Мария, его жена, – «брат» и сестра» вместе провожают его в последний путь.
Отмотаем пленку в лето 2005-го. Я похвалил Розеллу, когда она сообщила мне, что новым тренером будет Спаллетти, потому что он казался человеком, который умеет сплотить лидеров в раздевалке. Нас было трое – я, Де Росси и Пануччи, – и в самые трудные дни прошедшего сезона мы говорили, что его «Удинезе» играл очень хорошо и что было бы здорово пересадить такой футбол на нашу почву. Розелла нашла возможность это сделать.
Если быть откровенным до конца, до тех пор, пока я не увидел Спаллетти в Тригории, я в глубине души не верил, что удастся выдернуть его из «Удинезе». О’кей, всем понятно, что «Рома» – это немного другое по сравнению с тем прекрасным фриульским клубом. Однако это был наш самый мрачный период, потому что для того, чтобы выиграть скудетто и потом пытаться защитить титул, семья Сенси потратила состояние, и месяц за месяцем экономия первых дней становилась настоящим сокращением бюджета. Батистута, Самуэль и Кассано обошлись очень дорого, и единственный, от кого получили ту же цифру при продаже, был Вальтер. Бати ушел бесплатно в «Интер», потому что в любом случае было нужно разгрузить бюджет от его зарплаты, даже ценой его бесплатного ухода. В этой ситуации, на которую наложилась болезнь президента, платить зарплаты было важнее, чем приобретать новых игроков. Когда речь идет о профессионалах, прибывающих из других чемпионатов, нет смысла рассчитывать на их понимание ситуации: Куффур, например, играл только тогда, когда ему платили, и при покупке его у «Баварии» это было известно. В любом случае никто не хотел уступать ни пол-евро. Семья Сенси уважала своих игроков, даже в те времена, когда поиски покупателей клуба велись открыто.
