Календарь нам не благоволил, потому что нам предстояло играть в Катании против команды, которая нас открыто ненавидела – вспомните 7:0 и ссоры из-за рукопожатий Спаллетти. Кроме того, если бы они набрали хотя бы одно очко, то обезопасили бы себя от вылета. Несмотря на неблагоприятную обстановку (и это я еще подыскал наиболее мягкий эпитет), Вучинич быстро открыл счет, и в эти минуты мы опережали «Интер» в таблице. Это длилось даже больше часа, сладкий сон: потом в Парме под проливным дождем вышел на замену Ибрагимович, который садился на лавку при первой возможности, поскольку был измотан, и сделал игру как гений, каким он и был. Узнав, что «черно-синие» ведут 2:0, мы психологически рухнули. «Катания» сравняла счет, и нам снова пришлось довольствоваться вторым местом. В тот раз в конце сезона было такое же утешение – мы выиграли в единственном матче финала Кубка на «Олимпико» (у «Интера», конечно). Я поднимал трофей, будучи в шлепанцах, неиграющим капитаном. После операции на колене возвращение было намечено на лето.
На самом деле такое быстрое восстановление было выдачей желаемого за действительное. Фактически я вернулся на поле в августе, но для того, чтобы не забить пенальти, который мог принести нам еще один Суперкубок. Но этот трофей стал первым для Жозе Моуринью в «Интере». О постоянстве не приходилось и говорить, по крайней мере до нового года: сыграв матч, я восстанавливался три недели, затем проводил отрезок чемпионата – и месяц гостил в клинике. В общем, это была настоящая безнадега. Болячки проявились разные, не все были связаны с коленом, но было очевидно, что с точки зрения «физики» я не растерял своих способностей к быстрому восстановлению, ставших легендарными (в том смысле, что все врачи о них всегда говорили как о чем-то волшебном). Однако в тридцать два года требуется больше времени и ресурсов, и если форсировать события, то риск повторной травмы становится очень высоким. С возвращением на землю, Франческо. Жаль, что команда плохо перенесла эти мои качели, опускаясь к зоне вылета. После десятка туров мы начали всплывать, но все амбиции уже сошли на нет.
В памяти от этого кошмарного сезона у меня остались тринадцать забитых мячей – мизер по сравнению с прошлогодней «Золотой бутсой» – и самые разные неприятности, вплоть до ссоры с Даниэле Конти (а ведь его отец, Бруно, и для меня был как отец), да и атмосфера в раздевалке начала портиться. Каждая группа игроков постоянно пыталась найти способ подшутить над тренером: внешность, его манера разговора (то, что он часто повторял уже сказанное), походка, тик. Это что-то, не вытекающее из большего или меньшего уважения, из почтительного страха или из какого-нибудь профессионального качества. Как школьники смеются над учителем, так и раздевалка смеялась над тренером. Разумеется, в его отсутствие. Было важно, что, будучи преимущественно совершенно невинными, эти шутки не фильтровались в разговорах, и поэтому иногда, выдернутые из контекста, они могли показаться обидными. В том году многие начали предполагать, что кто-то пересказывает эти шутки Спаллетти, потому что мы чувствовали, что он отдаляется от нас все больше. Подозрения падали на Даниэле Бальдини. Именно потому, что шутки были безобидными, мы никогда не пытались их скрывать, даже в его присутствии. Думаю, что эти подозрения останутся со мной навсегда. Несомненно же было то, что четвертый сезон Спаллетти стал худшим еще и потому, что он довольно очевидно ощущал достижение наивысшей точки нашей параболы и опасался, что команда уже не сможет выйти на тот же уровень. Особенно в период затягивания поясов, следствием которого стало отсутствие помощи со стороны трансферного рынка.
Спаллетти начал свой пятый сезон в 2009 году, но тучи вокруг него быстро стали сгущаться. Два поражения в первых двух турах – от «Дженоа» и дома от «Ювентуса» – и он решил уйти в отставку. Этим решением он показал себя очень корректным по отношению к клубу, потому что денег на компенсацию для него не было. Но учитывая то, что выяснилось потом – его сожаление о моем невмешательстве, – возможно, что это была провокация с его стороны. В любом случае на два дня после отставки его и след простыл, и никто не мог с ним связаться, мы даже забеспокоились. Потом, когда возобновились тренировки – пауза на матчи сборных несколько растянула цикл, – Праде пришел в раздевалку и официально объявил, что Спаллетти больше не наш тренер и чтобы мы ожидали дальнейших новостей. Сказав это, он вышел, а несколько секунд спустя зашел Лучано.
Это было впечатляющее прощание. Я видел их немало за предыдущие годы и всегда страдал (даже при том, что с Бьянки у нас была открытая вражда), потому что перед грустью я всегда чувствую себя беззащитным. Но Спаллетти потряс всех своим молчанием. Лучше сказать – он молчал именно для того, чтобы потрясти всех. В полной тишине он смотрел в землю долгим взглядом, потом внезапно вышел, как если бы потрясение ему мешало оставаться с нами хотя бы еще на секунду. Прошла минута-другая, в течение которой мы недоуменно переглядывались, а затем Спаллетти вернулся в раздевалку. На этот раз он пытался не упираться взглядом в пол, два или три раза показалось, что он хочет начать говорить, но от слез у него перехватывало горло. Закончил он тем, что обошел всех и каждому молча пожал руку. Я, как капитан, был последним и получил от Спаллетти сильное объятие – такое, что ребра затрещали. Объятие, которым ответил я, было столь же сильным, потому что и у меня глаза были на мокром месте. Из всех прощаний, при которых я присутствовал, это было самым человечным.
17
Портреты скудетто-мечтателей
Вызов на «Вилла Пачелли» поступил после обеда: Розелла ждала ветеранов команды. Со мной отправились Де Росси, Давид Писарро и Перротта, там нас уже ждали Конти и Праде, сидящие рядом с президентом. После отставки Спаллетти нам говорили, что идет выбор между Манчини и Раньери, и хотели услышать наше мнение; мы, не сговариваясь, «проголосовали» за Манчини, который только недавно выиграл не одно скудетто с «Интером» и был более узнаваем на международном уровне. Это был бы знаковый выбор, он мотивировал бы всех. Руководство поблагодарило нас, мы уехали с виллы, убежденные, что клуб мог подписать и того и другого, но наше мнение склонило чашу весов. Я вернулся домой, поиграл немного с Кристианом, а за ужином включил телевизор.
– «Рома» официально объявила о назначении Клаудио Раньери, – сообщали новости. – Тренер родом из Тестаччо, он подписал контракт на два сезона.
Некоторое время я просидел с открытым ртом, а затем начал ломать себе голову: зачем тогда меня спрашивали?
Я позвонил Бруно Конти, но, прежде чем я открыл рот, он меня осадил:
– Вы, игроки, с ума посходили. Газет не читаете? У нас нет ни евро, клуб выставлен на продажу, а вы выбираете титулованного тренера, который захочет делать крупные приобретения на рынке… Раньери не попросил никого, и, значит, он для нас сейчас – лучший выбор.
Я ничего против не имел, но зачем тогда нас приглашали?
– Затем, – разъяснил он, – что клуб сейчас в такой ситуации, что от всех требуется проявление ответственности. Нам нужна ваша вовлеченность, вы – основополагающие игроки. Мы думали, что вы это понимаете. Нас едва удар не хватил, когда вы назвали Манчини…
