На этом разговор закончился, и я не сказал бы, что начался новый этап наших отношений. Бальдини считал меня злом для «Ромы», потому что, как ему представлялось, я слишком влиял на обстановку в команде. Однако тренеры, прежде чем принять предложение клуба, хотели убедиться, что я остаюсь, и мне это казалось вполне естественным. Как бы давая Бальдини еще один шанс, я укрепился в мысли, что, возможно, он сказал это с целью как можно быстрее наладить диалог между мной и Луисом Энрике, которого он привел. Определенная логика в этом была: отношения между мной и Бальдини оставались прохладными, как и раньше, но теперь я узнал, что тренер ставил условие о моем присутствии в команде, и таким образом я оказывался на стороне Бальдини. Может, и так.
Несколько дней спустя – мы уже были на сборе в Брунико – последовал второй удар: в интервью газете Repubblica Бальдини обвинил меня в лени. Это не совсем та открытая критика, которую ты готов услышать от твоих руководителей, и журналисты пытались перехватить меня утром, перед началом тренировки, но я еще не видел газет и, следовательно, от комментариев отказался. Когда я прочитал (и перечитал) интервью, которое на самом деле было не таким трагическим, как мне казалось, я все же разозлился. Но решил не отвечать. Я не хотел, чтобы новый этап в жизни клуба начинался с шумихи, и выпустил пар в разговоре с другими руководителями, Мауро Бальдиссони и Вальтером Сабатини – они тоже недавно пришли в клуб, но с ними я виделся каждый день. И тем закончил эту нервирующую и неприятную полемику.
Луис Энрике выбрал для жилья дом в Париоли и каждый день ездил в Тригорию на велосипеде. Сорок километров туда и сорок обратно, четыреста в неделю; из этого можно было заключить, что он – любитель атлетики, и, конечно, слова Бальдини о моей лени в первое время звучали в моей голове. У того, кто ежедневно подвергает свое тело таким нагрузкам, вряд ли хорошее мнение о тех, кто себя бережет. И действительно, первый сигнал, который мне подал Луис Энрике, был неприятным: в матче квалификации Лиги Европы против «Слована», который мы проиграли 0:1, я не вышел на поле. В ответной встрече мы быстро вышли вперед, но за четверть часа до конца меня заменили на Окаку. Почему? Мы играли хорошо, итог матча еще не ясен, а ты меня убираешь? Это решение освистал весь стадион, и, как это часто бывает в такой обстановке, за несколько минут до конца второго тайма «Слован» сравнял счет, не позволив нам выйти в групповой этап. Мы выбыли из еврокубков еще до того, как начался сезон. Раздосадованные фанаты чуть ли не перелезали через ограждения, и сам я не мог заставить себя не думать о плохом. Не потому ли Луис Энрике дает мне мало игрового времени, что тоже считает меня ленивым? И конечно, могли влиять и старые обиды: несколько лет назад на «Камп Ноу» в матче «Ромы» и «Барселоны» мы друг другу сказали пару ласковых, и в конце концов он распорол мне ногу шипами.
В действительности все эти опасения развеялись, когда мы лучше узнали его как тренера и, прежде всего, как честного человека. Что касается меня и Даниэле, то мы немного влюбились в Луиса Энрике, потому что он привнес новые идеи и объяснял их со страстью проповедника. Первое, что стоит подчеркнуть, это полный переворот всего: тактические принципы прошлых лет больше не имели значения, мы стали играть по схеме 4–3–3, со знаменитой «Салида лавольпиана» (по имени Рикардо Лавольпе, аргентинского тренера, который придумал эту тактику): два крайних защитника постоянно поднимаются выше по схеме, а два центральных расходятся, чтобы позволить опуститься опорному полузащитнику, превращая таким образом оборонительную линию из четырех защитников в линию из трех. Луис Энрике требовал, чтобы наша атака всегда начиналась «снизу». Больше никаких дальних забросов, а много, очень много комбинаций. В первое время мы уставали, когда защитники постоянно оказывались вдвоем, и тифози были недовольны тем, что мы часто держали мяч в обороне. Но это была необходимая работа для того, чтобы улучшить нашу игру в мяч и, как следствие, наше владение мячом.
Сезон – это долгий заезд на американских горках: сначала мы дома проигрываем «Кальяри» 1:2, затем играем вничью с «Интером» на «Сан-Сиро», а первой победы нам пришлось ждать до четвертого тура. Команда эпизодами выдавала отличный футбол, но нам никак не удавалось набрать хороший ход, и после удачного результата мы неизбежно делали неверные шаги. Трудности заключались в том, что игроки, приехавшие из чемпионата Испании, не смогли адаптироваться на «Олимпико». Хосе Анхель на сборах в Брунико казался новым Мальдини, но в чемпионате он таким не стал; Боян Кркич, которого Луис Энрике уже тренировал в молодежке «Барселоны», оказался совсем другим игроком по сравнению с тем, которым мы восхищались по телевизору. К тому же он был действительно большой ребенок: страдал от освистывания и критики, и мы страдали вместе с ним, потому что невесело сосуществовать рядом со страхами и разочарованиями двадцатилетнего парня, оказавшегося на чужбине.
Вне поля Луис Энрике делал все, чтобы сплотить нас. Оставаться перед матчами дома не разрешал еще Спаллетти, испанец же отменил это и на выезде: если позволяли время и логистика, мы выезжали на автобусе из Тригории в воскресенье утром. Он всегда был на стороне игроков, что бы ни случилось. Он убивал нас на тренировках, об этом нужно сказать, но тренер по физподготовке и психолог, люди из его штаба, были приятными людьми. Мы могли проклинать тренеров за каждое тяжелое упражнение, но, по крайней мере, мы при этом улыбались. У нас были традиции, которые укрепляли командный дух, мы привыкли со времен Спаллетти к общему крику в раздевалке, который нас заряжал на игру, Луис Энрике предложил делать это в центре поля, что нас немного смутило. Мы нашли компромисс: кричали около скамейки, перед стартовым свистком. В общем, он действительно был революционером. Только непонятым.
Народ периодически освистывал команду, пресса критиковала нас за топтание на месте в таблице, Луис все чаще изрекал раздраженное: «Сукины дети!» Но это было всего лишь следствие отсутствия опыта: он не хотел производить впечатление неуверенного в себе тренера и поэтому упрямился даже в тех случаях, когда мы с Де Росси умоляли его позволить команде немного закрываться после забитых мячей. Наши просьбы были бесполезны, мы играли всегда в одном стиле, и результат был оптическим обманом. Чем чаще мы ему напоминали, что Рим – это непростое место, что здесь нельзя не принимать во внимание долгое отсутствие результата, тем чаще он отвечал, что победы придут сразу же, как только каждый из нас будет четко придерживаться его игровой философии. Тупик.
НАРОД ПЕРИОДИЧЕСКИ ОСВИСТЫВАЛ КОМАНДУ, ПРЕССА КРИТИКОВАЛА НАС ЗА ТОПТАНИЕ НА МЕСТЕ В ТАБЛИЦЕ, ЛУИС ВСЕ ЧАЩЕ ИЗРЕКАЛ РАЗДРАЖЕННОЕ: «СУКИНЫ ДЕТИ!»
Луис Энрике действительно относился ко всем одинаково, и подтверждение этому пришло в тот знаменитый вечер в Бергамо, когда он решил оставить Де Росси вне заявки на матч против «Аталанты», потому что Даниэле опоздал на минуту на собрание перед игрой. Я в матче участвовать не мог из-за дисквалификации и обедал дома, когда пришло сообщение: «Хочешь последние новости? Я наказан и буду смотреть матч с трибуны». Собрание было назначено на 12.45, длилось пятнадцать минут и предшествовало отъезду на автобусе на стадион. Мистер озвучил состав и показал последнее видео того, как соперник играет без мяча. Конечно, нужно быть пунктуальным и из уважения к одноклубникам, и потому, что времени было действительно немного, но минута! Да ладно!.. Однако подчеркну, что Даниэле был зол (его второе сообщение было недвусмысленным: «Ес’ бы ты тольк’ зна’, как же меня это задолба’!»), но не на тренера. А как раз на то, что он понимал право и обязанность тренера относиться ко всем одинаково. И тренер, который повел себя так, внушал ему уважение.
