Майским утром на главном поле Тригории персонал главной команды противостоял в товарищеском матче журналистам из клубного телевидения. Мы, игроки, были на маленькой трибуне, прикалывались над участниками матча, но всего через три минуты Луис Энрике (который, кстати, часто тренировался с нами и поэтому был в форме) потянул икроножную мышцу и ушел в раздевалку. Спустя несколько минут туда спустился и я, чтобы узнать, как он. Я нашел его сидящим, он смотрел в пустоту. Почувствовав мое присутствие, он поднял голову. И медленно-медленно улыбнулся.
– Все кончено, капитан.
– Как это? Всего лишь растяжение!
Я понял, к чему он клонит, но хотел оттянуть этот час как можно дальше. Потому что мне было бы очень жаль услышать это.
– Окончена моя римская история. Я старею – гляди, три минуты – и уже травма. Старею, и думаю о том, что со мной делает этот чудесный и невероятный город. У меня уже не получается, я решил уйти.
Я испытал пронизывающую боль. Ту, что часто поражала меня, когда я сталкивался с отставками, но чуть более сильную, потому что Луис Энрике заронил что-то внутри меня: Воспоминание о настоящем человеке. Я обнял его, и глаза у нас обоих были на мокром месте.
– Капитан, работать с тобой было большим счастьем. Не говори пока никому, они должны узнать это от меня, завтра. Это последняя услуга, о которой я тебя прошу.
Я не вернулся на трибуну, уехал домой: я не знал, как я мог бы объяснить грусть на моем лице. На следующий день Луис Энрике собрал нас в центре поля и очень тихим голосом с болью объявил нам свое решение. Почти все мы были растроганы, многие попросили его передумать, говоря, что по сравнению с первым сезоном второй – ерунда. Грустные улыбки, некоторые ребята обнимали его, и, если бы я мог отдать ему часть моего умения жить в этом городе, я бы немедленно поделился с ним. Не могу сказать, что это был хороший сезон – мы заняли седьмое место и не вышли в еврокубки, вылетели в четвертьфинале Кубка Италии и даже не прошли квалификацию Лиги Европы. И все же мы все чувствовали, что, теряя Луиса Энрике, мы теряем нечто, способное дать результат в следующем году.
ЛУИС ЭНРИКЕ ЗАРОНИЛ ЧТО-ТО ВНУТРИ МЕНЯ: ВОСПОМИНАНИЕ О НАСТОЯЩЕМ ЧЕЛОВЕКЕ. Я ОБНЯЛ ЕГО, И ГЛАЗА У НАС ОБОИХ БЫЛИ НА МОКРОМ МЕСТЕ.
Спустя несколько дней в бассейне Тригории я встретил Бальдини. Он спросил меня, кого бы я предпочел видеть новым тренером – Монтеллу или Земана, и после прошлогоднего заявления в прессе о моей лени мы впервые говорили с ним о чем-то серьезном. Выбор между двумя бывшими тренерами широко обсуждался в Риме. Оба провели отличный сезон: Монтелла вывел «Катанию» на хорошее для нее одиннадцатое место, Земан выиграл второй дивизион с «Пескарой». Мне не понадобилось долго раздумывать, чтобы ответить «Винченцо», и знаю, что многие сейчас удивятся, потому что мои отношения с чехом стали притчей во языцех. Подтверждаю: кто тронет Земана – тот будет иметь дело со мной. Однако летом 2012 года мне уже почти исполнилось тридцать шесть лет, и я знал, что не должен строить иллюзий относительно его методов работы, несмотря на то что в составе я был не единственным возрастным игроком. Меня пугала мысль о возвращении к его пробежкам и «ступеням». У Монтеллы были намного более свежие знания, и в прошлом сезоне на Сицилии он подтвердил свои тактические навыки, мельком угадывавшиеся и у нас. Он был бы лучшим выбором.
Однако пришел Земан. Я понимаю выбор клуба, потому что глас народа – это почти референдум: девяносто тифози из ста хотели бы возвращения Земана, и это оказалось давлением, которое трудно было не замечать. Римский народ любит прежде всего ярких и обсуждаемых людей, любит четкое понимание того, что кто-то бьется за него и прежде всего за него, сжигая мосты, не оставляя себе путей к отступлению. Это чувство, которое всегда передавалось мне от людей и которое скрепило мое ощущение единения с ними. Однако управление такой раздевалкой, как наша тех времен – это немного другое: требовался личный подход, в то время как чех был прямым во всем и со всеми. В один из первых дней я набрался смелости и сказал ему:
– Мистер, Вы действительно уверены, что пробежки и «ступени» мне действительно необходимы?
Он не перестал называть меня Звездой, но на этом его преференции для меня заканчивались.
– Ты не хочешь выполнять упражнения, Звезда? Не выполняй. Но тогда не будешь играть.
Возразить было нечего.
Трудность заключалась в том, что мы уже не были молоды, как раньше, и обаяние строгого, но справедливого учителя уже не заражало. Земан это почувствовал и усилил внимание к тем, кто чаще других обращался к врачам и физиотерапевтам, оставлял вне состава тех, кто не выкладывался на тренировках на сто процентов. Долго так продолжаться не могло, уровень эффективности команды (борющейся, конечно, не за титул, а за место в еврокубках) беспокоил всех своими взлетами и падениями. Например, во втором туре мы победили дома фаворита, «Интер», 3:1, в третьем проиграли дома «Болонье» 2:3, хотя к 70-й минуте вели 2:0. Хоть головой о стены раздевалки бейся. Впереди мы были во всеоружии, как и любая команда под руководством Земана, и голы не заставляли себя ждать, но заканчивалось все выстрелом себе в ногу, потому что наша игра в обороне сводила на нет производительность в атаке. Причина была в недостаточной закрытости, и я много раз говорил о ней тренеру, умоляя его что-то изменить, говоря, что иначе мы будем проигрывать всем. Бесполезно, это были слова на ветер. Напротив, видя, что я работал на тренировках по максимуму, он нередко ставил меня в пример остальным («Звезда бегает больше всех, и это ненормально»), имея в виду, что многие молодые игроки не выкладываются полностью. А когда дела у команды не идут, эти сравнения имеют губительный эффект: если уж распространилось мнение, что я был тем, кто больше всех настаивал на его приходе (хотя, как вы теперь знаете, я предпочел бы Монтеллу), то некоторые его фразы убеждают и раздевалку, что это действительно могло быть так.
Корабль приближался к айсбергу на полной скорости. Мы бездарно уступили дома «Ювентусу», проиграли дерби – словом, все так же катались на американских горках, но в ключевых матчах команда не выдерживала. Земан убрал Де Росси, обвиняя его в том, что он не играет так вертикально, как Тахцидис, что он обуза: чушь, не виданная ни на небе, ни на земле, Даниэле – чистейший человек, всегда желающий «Роме» добра и ставящий ее интересы выше всего на свете. Потом он убрал Пьянича – мы потеряли полузащитника высшего уровня. Наконец, когда он окончательно потерял берега, мы потерпели крушение: проиграли дома «Кальяри», 2:4, с гротескным автоголом нашего вратаря Гойкоэчеа. Стекеленбург сидел в запасе, но вернул себе место в воротах в следующем туре: Земана уже не было. Для тех, кто его любит, как я, завершился действительно болезненный этап, потому что давно уже было понятно, чем все это может закончиться, и все же никто – он в первую очередь – не хотел этого признавать. Его уволили ночью после поражения от «Кальяри», на следующий день он попрощался с нами без длинных речей, согласившись, что кое в чем ошибался, но в целом все было нормально. На дворе был февраль, руководство не захотело связывать себе на будущее руки и назначило тренером Аурелио Андреаццоли, который много лет работал в тренерском штабе команды. Хороший выбор, потому что на том отрезке сезона начинать новый путь было бы контрпродуктивно.
