– Поедем к Клаудио, сегодня не тот вечер, чтобы сидеть на диване.
– Надо было его предупредить. Он уже, наверное, закрыл ресторан.
– Ну, посмотрим.
Мы приехали в центр, я издалека увидел, что вывеска не горит, как и свет в ресторане. Я был немного недоволен. Ведь достаточно было просто позвонить.
– Пойдем, поглядим, мало ли.
Вспоминая поездку по Риму в предыдущую ночь, я начал думать, что и здесь что-то организовано втайне от меня. Но было бы правильнее сделать приятное Илари, поэтому я делал вид, что ничего не подозреваю.
– Пойдем, если хочешь, но ведь видно, что все закрыто.
Мы подошли к ресторану, разглядывали, внутри все было темно и тихо. Она дернула за ручку, и, «как ни странно», дверь открылась. Это был сигнал. Включился свет, все вылезли из-под столов – друзья, родственники, их было еще больше, чем было в автобусе в Тригории, сто пятьдесят человек, все в футболках «Ты – единственный!». Вечеринка прошла замечательно, сплошные песни, и главное – танцы, потому что Клаудио убрал все со столов, и не залезть на них было невозможно: смех, шутки, все те же разговоры о вечере на «Олимпико», тысячи тостов, и громче всего их произносили рядом с моими ушами, чтобы помешать тишине и моей привычке погружаться в свои мысли. И не позволять им наводить на меня тоску.
Домой мы вернулись в полтретьего, Кристиан и Шанель дремали. Открылись ворота, и Илари сразу отметила, что на кухне горит свет. Что случилось? Я высадил ее, прежде чем поставить машину в гараж, и когда вошел в дом – две минуты спустя, – меня охватило беспокойство. Изабель дышала с трудом, няни были в суматохе. Что делать? Илари позвонила своей маме, которая жила по соседству, и они поехали в больницу «Бамбино Джезу». Я уложил детей и сел на диван, ожидая новостей. Тревога была такая, что я начисто позабыл обо всем – о прошедшем дне, о прошедших месяцах, о всей карьере. Случившееся с Изабель заслонило все, или, лучше сказать, прожекторы теперь сместились со всего, что происходило со мной, на нее, и держали ее в своих лучах невыносимо долго. Я хотел только того, чтобы с ней все было хорошо, я просил только об этом, и когда Илари прислала СМС, что Изабель лечат, мой выдох облегчения слышен был, наверное, во всей Италии. Затем Илари прислала еще два СМС, картина прояснилась: врачи сказали, что это ларингоспазм, сужение голосовой щели, затрудняющее дыхание, из-за аллергии или вируса. Когда они узнали, что она моя дочь и весь вечер провела на поле «Олимпико», сказали, что, вероятно, там и подхватила что-то. Ничего такого, что не поддавалось бы лечению антибиотиками.
Я НАПОМНИЛ ВСЕМ, ЧТО БЫТЬ РИМЛЯНИНОМ И «РОМАНИСТОЙ» – ЭТО ПОЧЕТНО И ЧТО БЫТЬ КАПИТАНОМ МОЕГО НАРОДА СТОЛЬКО ЛЕТ – ЭТО ОГРОМНАЯ ЧЕСТЬ.
Конечно, никакой взаимосвязи – если не брать в расчет ее присутствие на поле – с завершением моей карьеры в этом не было. Однако когда я успокоился, то думал лишь о том, что настоящая жизнь подала мне сигнал: праздник закончился, Франческо, ты достаточно поразвлекался. В семь утра Илари вернулась с Изабель – дочка тихо спала. Самый длинный день в моей жизни наконец-то закончился.
Потом был трехмесячный отпуск, во время которого я встретился в Лондоне с Паллоттой и Бальдини, о чем я вам уже рассказал. Затем я вернулся, пытаясь «отнять работу» у нового спортивного директора Мончи – испанца, который потрясающе проявил себя в «Севилье» и с первых дней показал себя вежливым и готовым разделить со мной свой труд. «Рома» в эти годы стала очень солидной командой, не подверженной финансовой турбулентности, и, когда я езжу по миру, представляя клуб – например, на жеребьевке Лиги чемпионов, – к нему чувствуется всеобщее уважение. К клубу и, конечно, ко мне. Когда я закончу учиться, думаю, что лучшей должностью для меня будет работа в тренерском штабе, в контакте с командой и тренером, потому что я отлично знаю, что им нужно, чтобы работать на максимуме. И еще позволю себе сказать, что я вижу в игроках будущих мастеров сразу или, по крайней мере, раньше других. Мне достаточно увидеть остановку мяча, удар или дриблинг, чтобы понять, сколько места занимает футбол внутри паренька. Если его талант выше определенного порога, то он в каком-то смысле общается с моим талантом. Это такая особенная магия.
Я полон решимости проявить себя на новом этапе своей карьеры, но тот старый этап никогда не будет забыт еще и потому, что он по большей части запечатлен на пленке, и мне достаточно пульта, чтобы совершить прекрасное путешествие в прошлое. Но надо бы отвести Кристиана к хорошему окулисту: вечером он застал меня на диване, когда я смотрел подборку старых голов, еще времен Земана, и спросил, почему я плачу. Чудак. Это у меня аллергия. Насморк. Да еще и какая-то мошка в глаз попала.
Благодарности
Когда Паоло Кондо предложил мне написать вместе историю моей жизни, я тут же согласился, потому что в тех интервью, которые он брал, я увидел и полюбил то, как глубоко он раскрывает личность. Однако я должен был предоставить ему «сырье», которое у меня есть – сорок лет воспоминаний, – плюс то, что сохранилось в памяти тех, кто был рядом со мной в этом долгом путешествии. Я попросил помощи у мамы, Фьореллы, и папы, Энцо, чтобы реконструировать мое детство. Мой брат Риккардо и мой кузен Анджело были неоценимы для воспоминаний о самых смешных случаях из моего подросткового возраста. Бесценные друзья, такие как оба Джанкарло – Пантано и Чиккаччи, – вынули из памяти те эпизоды, которые я не забыл, но которые располагались в моей голове под тонким слоем пыли. Я не раз улыбался, слушая вновь эти истории; я сопоставил мои юные годы с нынешними, годами отцовства. Думаю, что Кристиан и Шанель – а однажды и Изабель – изрядно посмеются над кое-чем из того, чем занимался их папа в детстве.
Проще и приятнее всего было, конечно, работать над воспоминаниями в той главе, где я встречаю Илари, женщину, которая изменила мою жизнь, даже при том, что она не слишком большой специалист в футболе. Напротив, именно поэтому. Ее любовь и ее невероятная чувствительность всегда позволяли ей легко считывать состояния моей души как личности, а не как персонажа и давать мне важные и правильные советы в самых непростых ситуациях. Без ее поддержки я не выдержал бы долгого прощания с карьерой игрока, и было невероятно, как она смогла объяснить детям (и сделала это так, что они не переживали за меня), почему их отец после многих лет радости и безмятежности часто возвращается домой понурым. Илари – мой настоящий секрет, и я благодарю ее сестру Сильвию за то, что она устроила когда-то нашу первую встречу, и за заботу, с которой она направляла меня в то время, когда я должен был работать над книгой, имея при этом немало обязанностей в «Роме».
Вито Скала давно уже вышел за пределы только спортивной моей жизни: это друг, которого я желал бы каждому – верный, бесценный, способный скорее опустить тебя на землю своим «нет», чем подставить тебя под удар своим удобным «да». Мы встретились, когда я едва вышел из детского возраста, прошли вместе всю мою карьеру в «Роме» и сборной. Некоторые «полевые» воспоминания – его: когда я слушал их, меня охватывало волнение. А еще – фотографии: Лучано Росси и его сын Фабио сделали их тысячи, и с материалом такого качества дело выбора было долгим и непростым.
