ℵ Обращает на себя внимание тот факт, что францисканские теоретики настойчиво стремятся сформулировать отречение от права в юридических терминах. Так, Гуго де Динь, в трактате de finibus paupertatis писавший, что меньшие братья «имеют в собственности только то, что не имеют ничего собственного из преходящих вещей» (Ugo di Digne 2, p. 289), в своем комментарии к францисканскому правилу возвращается к этой формулировке, но добавляя при этом, что они «имеют только право на то, чтобы не иметь никакого права» (Hoc autem est fratrum minorum proprium: nihil sub coelo proprium possidere. Hoc ius: nullum in his que transeunt ius habere
223 – Ugo di Digne 1, p. 161).
2.4. Другим аргументом, которым, наряду с abdicatio iuris, пользовались францисканцы в полемике против курии, было гениальное обобщение – и в то же самое время инверсия – парадигмы состояния необходимости. Проследим за аргументацией Оккама в произведении, о котором он сообщает, что «завершил его за девяносто дней, хотя и спешно и без всяких украшений, но с большим трудом» (hoc opus nonaginta dierum, quamvis cursim et sermone nullatenus falerato, multo tamen complevi labore); на самом деле, несмотря на демонстративную беспристрастность, оно является отточенной и яростной критикой буллы Quia vir reprobus, которой Иоанн XXII в 1329 г. ответил на Appellatio и бегство Михаила Цезенского.
Как и Бонаграция, Оккам опирается на один из принципов, известных римскому праву (здесь это lex Rodia de iactu
224), согласно которому в случае крайней необходимости (pro tempore necessitates extremae) каждый имеет естественное право пользоваться чужими вещами. Вопреки понтифику, утверждавшему, что между ius и licentia
225 нет никакого различия, а значит, у францисканцев не может быть licentia utendi, отдельной от ius utendi, Оккам начинает с различения между ius utendi naturale, которое касается всех людей и действует только в случае необходимости, и ius utendi positivum, которое следует ex constitutione aliqua vel humana pactione
226. Меньшие братья, утверждает Оккам, хотя и не имеют никакого позитивного права на используемые ими вещи, тем не менее имеют на них естественное право, но только в случаях крайней необходимости (Ockham, p. 161). «Из чего следует, что дозволенность пользования не является правом пользования (quod licentia utendi non est ius utendi); ведь у меньших братьев есть дозволенность пользования вещами и в другое время, нежели время крайней необходимости (pro alio tempore quam pro tempore necessitates extremae), но некое право пользования у них есть только в случае крайней необходимости; следовательно, дозволенность пользования не является правом пользования (ibid.)». Они отреклись от всякой собственности и всякой правоспособности присвоения, но не от естественного права пользования, от которого невозможно отречься, поскольку оно естественное (proprietati et potestati appropriandi licet renuntiare, sed iuri utendi naturali nulli renuntiare licet – p. 562).
Важно не упустить всю тонкость стратегии Оккама по отношению к праву: речь идет, скажем так, о том, как удержаться одновременно внутри и снаружи права, решительно утверждать принцип дозволенности abdicatio iuris, одобренный в Exit qui seminat, и в то же самое время, вопреки Иоанну XXII, не лишать францисканцев возможности обращаться к естественному праву, но ограничить его случаями крайней необходимости. Если вдуматься, это означает, что меньшие братья осуществляют инверсию и в то же самое время абсолютизацию чрезвычайного положения: в нормальной ситуации, когда люди наделены позитивными правами, у меньших братьев нет никаких прав, но только дозволенность пользования, но в случае крайней необходимости они восстанавливают отношение с правом (естественным, а не позитивным).
В этой перспективе также проясняется смысл максимы, данной в Expositio quattuor magistrum, согласно которой calciari vero dispensationis est regulae in necessitate, non calciari est forma vitae. Необходимость, освобождающая братьев от правила, восстанавливает их в (естественном) праве; вне состояния необходимости у них нет отношений с правом. Таким образом, то, что для других является нормальным, для них становится исключением, а то, что для других является исключением, становится для них формой жизни.
2.5. Эмануеле Кочча в образцовой работе, посвященной анализу монашеских правил с точки зрения права, определил новизну и в то же самое время апорию францисканства в форме «юридического парадокса». Если монашество в целом характеризуется попыткой установить в качестве объекта права не столько отношения между субъектами или между субъектами и вещами, сколько саму жизнь в ее отношении к собственной форме, то особенность францисканства заключается в том, чтобы превратить юридический диспозитив, каковым, согласно Кочча, является правило, в оператор «юридического вакуума», радикального изъятия жизни из сферы права.
Мы уже видели, как действовали францисканцы, безоговорочно отстаивая жизнь за пределами права. Диспозитивом, при помощи которого они стремились нейтрализовать право и в то же самое время обеспечить себе некое предельное отношение с ним (в форме ius naturale), было не столько правило, сколько состояние необходимости. Но точно так же, как правило не является юридическим диспозитивом, чрезвычайное положение не может быть определено как такой диспозитив. Скорее, оно является порогом, где францисканская форма жизни соприкасается с правом. Кларенец, цитируя Оливи, в конце своего комментария сравнивает францисканское правило со сферой, центром которой является Христос и которая соприкасается с плоскостью земных благ только в «точке простого и необходимого использования» (haec regula tanquam vere sphaerica non tangit planitiem terrenorum nisi in puncto simplicis et necessarii usus – Clareno, p. 231). Состояние необходимости является другой точкой касания, в которой францисканская форма жизни (правило-жизнь) соприкасается с правом (естественным, не позитивным). Как раз между двумя этими точками касания, punctum usus и tempus necessitatis, мы и должны разместить миноритскую правило-жизнь, которая, согласно следующему за этим утверждению, «вся круговым образом огибает Христа и его Евангелие, как свой глубинный центр, подобно кругу начинаясь там же, где заканчивается» (totaque se reflectit circa Christum circulariter et Evangelium eius tanquam circa suum intimum centrum, sicut instar circuli, unde exordium sumpsit, in idipsum finit – ibid.). Пользование и состояние необходимости являются двумя крайними точками, определяющими францисканскую форму жизни.
