Именно эту, чисто негативную и неопределенную дефиницию Убертин и намеревается опровергнуть.
Акт и его объект, – рассуждает он, – являются соотнесенными, и причина одного включена в причину другого… следовательно, поскольку негативные предписания подразумевают, что есть не только позитивный внутренний акт, но и внешний… и когда говорят, что внешний акт бедности есть пользование вещью как не собственной, я возражаю: выражение «как не собственной» не обозначает ни акта, ни формальной причины внешнего акта, но тождественно с самим отказом от собственности или с его частью; поэтому необходимо, чтобы подобно тому, кто, произнося обет послушания, обетует также определенный внешний акт в соответствии со временем и местом (даже если, соблюдая обет, применяет собственную волю как не собственную), так и тот, кто обетует бедность, обетовал также и бедное пользование (usum pauperum), даже если он в любом случае использует вещи как не свои (p. 166).
Требование спиритуалов заключается здесь в том, чтобы пользование не определялось исключительно негативно по отношению к праву (uti re ut non sua), но имело собственную формальную причину и претворялось в объективно детерминированной операции. Поэтому, мобилизируя философскую понятийность, Убертин определяет отношение между бедным пользованием и отказом от собственности в терминах отношения между формой и материей (abdicatio enim proprietatis omnium se habet ad pauperem seu moderatum usum, sicut perfectibile ad suam perfectionem et quasi sicut material ad suam formam
246 – p. 147) или, привлекая авторитет Аристотеля, как отношение операции и привычки (sicut operatio ad habitum comparatur). Оливи уже шел этим путем, когда писал, что «бедное пользование относится к отречению от любого права как форма относится к материи» (sicut forma se habet ad materiam, sic usus pauper se habet ad abdicationem omnis iuris) и что, следовательно, без usus pauper отречение от права собственности остается «пустым и тщетным» (unde sicut materia sine forma est informis et confusa, instabilis, fluxibilis et vacua seu vana et infructuosa, sic abdicatio iuris sine pauper usu se habet
247 – Ehrle, p. 508).
На самом деле, скорее, в аргументации конвентуалов по поводу бедности – на первый взгляд, более неопределенной, чем аргументация спиритуалов, – можно уловить элементы определения пользования в контексте собственности, которое бы настаивало не только на их юридических аспектах, но также (и даже в первую очередь) на субъективных. В одном из трактатов, опубликованных Делормом, uti re ut sua как определяющая черта собственности радикализуется в психологических терминах вплоть до того, что в образцовых случаях скупца и amator divitiarum собственность и пользование становятся несовместимыми:
Двойной является цель богатств: одна, внутренняя и главная, в том, чтобы пользоваться вещами в качестве собственных, а вторая – внешняя и менее важная, согласно которой каждый использует вещи или для собственного удовольствия, как это делает неумеренный, или для благополучия и совершенного поддержания природы, как это делает умеренный, или для необходимого поддержания жизни, как это делает евангельский бедный, что подобает его состоянию. То, что пользование для собственного удовольствия (ad delectationem) не составляет само по себе цель того, кто любит богатство, очевидно в случае скупца, который превыше всего любит богатства, однако не использует его для собственного удовольствия, до того даже, что как будто не решается есть. И чем больше растет в нем любовь к богатствам, тем меньше он их использует, поскольку хочет не пользоваться ими, но сохранять и накапливать в качестве собственных (quia eis non vult uti, sed conservare ut proprias et congregare)… Из чего следует, что использование вещей для удовольствия не является целью, которой собственность была бы предназначена сама по себе, и, следовательно, тот, кто отказывается от собственности, не обязательно отказывается от удовольствия по пользованию (Delorme, p. 48).
Хотя эта аргументация направлена против тезиса Убертина, согласно которому «богатства ищут ради пользования, и тот, кто отвергает первое, должен поэтому отвергать также и пользование, поскольку оно является излишним», пользование (особенно в том, что касается извлекаемого из него удовольствия) приобретает здесь конкретность, которой обычно недостает во францисканских трактатах о бедности.
3.4. Критический момент в истории францисканства наступает тогда, когда Иоанн XXII в булле Ad conditorem canonum ставит под вопрос возможность отделения собственности от пользования и тем самым аннулирует сами предпосылки, на которых основывалась paupertas миноритов.
Аргументация папы – обладавшего несомненной компетентностью in utroque iure
248 – базировалась на определении сферы (предметы потребления, такие как пища, напитки, одежда и т. п., необходимые для жизни меньших братьев), в которой отделение собственности от пользования оказывается невозможным. Уже согласно римскому праву узуфрукт относился только к тем благам, какими можно было пользоваться, не разрушая их субстанцию (salva rerum substantia); поэтому предметы потребления, в связи с которыми говорилось не об узуфрукте, но о квазиузуфрукте, становились собственностью того, кому они доставались в пользование. Фома, канонизацию которого готовил Иоанн XXII, также утверждал, что в вещах, «чье пользование совпадает с их потреблением… пользование не может быть отделено от самой вещи, но, если кому уступается пользование вещью, тем самым уступается также и вещь (cuicumque conceditur usus, ex hoc ipso conceditur res)» (S. th. 2a, 2ae, qu. 78, art. 1).
Опираясь на эту традицию, булла Ad conditorem canonum постановляет, что в предметах потребления невозможно установить или иметь ius utendi или usus facti, если при этом притязают на то, что они отделены от собственности на вещь (nec ius utendi nec usus facti separata a rei proprietate seu dominio possunt constitui vel haberi – Mäkinen, p. 165). Различие между ius utendi и usus facti, на котором держались тезисы Бонавентуры и Николая III, тем самым оказывается нейтрализованным. И, чтобы исключить саму возможность притязать на фактическое пользование или actus utendi sine iure aliquo
249, булла отрицает, что такое пользование, поскольку оно совпадает с разрушением вещи (abusus), может иметься у кого-то (haberi) или даже просто существовать in rerum natura.
