22 ноября 1922 г. на межведомственном совещании с участием ведущих чиновников различных департаментов министерств обороны, внутренних дел и иностранных дел обсуждались вопросы, связанные с русской эмиграцией. Участники исходили из тех – безусловно упрощенных – представлений, согласно которым русские эмигрантские организации, утратив свой контрреволюционный характер, в дальнейшем не смогут играть никакой роли в свержении советской власти в России, некоторые из них сами служат большевикам, другие представляют идею панславизма. Поэтому было сочтено нецелесообразным проявлять слишком благосклонное отношение к находившимся на территории Венгрии русским беженцам, и столь же нежелательным сочли дальнейшее увеличение численности славянских элементов в стране за счет принятия новых эмигрантов. Представитель военно-политического департамента министерства обороны генерал Арманд Перцел к этому прибавил: с точки зрения национальной безопасности является серьезным риском, что эмигранты разбросаны по всей стране, живут в разных местах, при этом имеют доступ к доверительной информации и полученные сведения потом передают представителям Королевства СХС и Чехословакии98. В этом отношении Перцел питал недоверие не только к русским эмигрантам вообще, но в особенности конкретно к официальному представителю Врангеля Алексею фон Лампе. В одном из своих поздних донесений от 1930 г. он характеризует его как опытного, интеллигентного, хитрого и упрямого разведчика, поддерживавшего тесные связи с проживавшими тогда в Париже русскими. Министерство обороны не имело никакой пользы от сотрудничества с ним. Он – Перцел – всячески старался скрыть от него информацию99.
Что касается «шпионской деятельности» русских эмигрантов в Венгрии, то опасения венгерского правительства и отдельных чиновников были явно преувеличены. Имеющиеся документы не дают никаких оснований сомневаться, например, в абсолютной лояльности
Алексея фон Лампе к венгерскому правительству, тем более, что – как мы видели выше – он был ярым сторонником сплочения белых сил. По всей вероятности, ближе к истине выводы, содержавшиеся в сводке VI-го департамента министерства обороны от 9 января 1930 г. В ней отмечалось, что во время пребывания врангелевской миссии в Будапеште ни в отношении фон Лампе, ни в отношении других членов миссии не удалось найти никаких доказательств их недоброжелательной деятельности – при том, что за ними велось строгое наблюдение100. Тут необходимо отметить, что конкурировавшие друг с другом разные группировки белых эмигрантов с особой старательностью обвиняли друг друга перед венгерскими властями в шпионаже. Как правило, за этими интригами стояла борьба, которая велась в российском монархическом движении между сторонниками великих князей Николая Николаевича и Кирилла Владимировича. В Венгрии, несмотря на немногочисленность русских эмигрантов (а может быть именно поэтому), эта борьба отличалась особой остротой.
Возвращаясь к упомянутому совещанию, следует сказать, что некоторые из присутствовавших на нем высказывались за выполнение обещания, уже сделанного венгерским правительством Алексею фон Лампе, относительно размещения 1000 солдат и офицеров на территории страны. Но было все-таки решено приостановить прием новых прибывших в течение зимнего периода. Участники совещания вынесли решение, согласно которому при общей нежелательности дальнейшего увеличения числа русских эмигрантов в Венгрии их принятие в единичном порядке может иметь место, но только в том случае, если это является политически выгодным с точки зрения государственных интересов101.
Если до этого фон Лампе без особых затруднений мог получить разрешения на въезд отдельных эмигрантов, то после этого совещания он очень часто наталкивался на отказ. Это случилось, в частности, весной-летом 1923 г., когда он ходатайствовал относительно визы для небольшой группы из 6 человек, среди которых наиболее известным лицом был генерал-лейтенант Сергей Георгиевич Улагай, бывший командующий кубанским десантом лета 1920 г. Данная история наглядно показывает, насколько неповоротливо работала венгерская бюрократия даже на самых верхах, и насколько плохо согласовывали разные ведомства свои действия, когда дело касалось решения тех или иных вопросов. Для разрешения на въезд необходимо было одновременное согласие трех министерств – обороны, внутренних дел (полиция) и иностранных дел. В ходе процедуры в начале июня фон Лампе в очередной раз появился у министра обороны и заявил ему, что полиция якобы уже оформила разрешение на упомянутых лиц, а заместитель министра иностранных дел Каня в свою очередь подтвердил, что со стороны его ведомства также нет возражений. Однако министр обороны продолжал настаивать на отклонении просьбы фон Лампе. Здесь важно не то, соответствовало ли действительности высказывание фон Лампе. Он мог и немного лукавить, мог толковать по своему усмотрению завернутые в мягкую дипломатическую форму неопределенные обещания Кани. Поражает главным образом то обстоятельство, что министр обороны генерал Беличка вместо того, чтобы уведомиться у своего коллеги, министра иностранных дел о действительном положении вещей, в длинном письме начал поучать его, опираясь исключительно на слова фон Лампе. Он жаловался, насколько в неудобное положение был поставлен поступком Калмана Кани, давшего согласие на въезд русских беженцев. В результате, вопреки первоначально принятым решениям и своему убеждению, он был вынужден дать в конце концов свое согласие: «У меня не было оснований отказать в выдаче разрешения на въезд, так как в отношении желающих въехать лиц не было никаких возражений». Генерал Беличка сожалел, что именно на военное ведомство свалят ответственность за отказ, между тем это ведомство должно было сохранить видимость (по выражению самого министра – А. К.), что сочувствует своим товарищам по оружию, попавшим в тяжелое положение русским офицерам. Генерал Беличка в своем письме настаивал на том, чтобы в дальнейшем позиция отдельных министерств и ведомств в этом вопросе не сообщалась русским, а отказ был им представлен как единое мнение венгерского правительства102.
Министр иностранных дел Геза Дарувари, который сменил на этом посту графа Миклоша Банффи, легко парировал упреки. Он уведомил своего коллегу о том, что «чрезвычайный посол и полномочный министр Каня никогда не делал приписанного ему заявления». Он попросил министра обороны в следующий раз обратиться непосредственно к нему за разъяснением прежде чем делать далеко идущие выводы относительно позиции министерства иностранных дел со слов военного представителя той или иной иностранной миссии 103.
Цитата из докладной записки чиновника венгерского министерства обороны от 23 мая 1925 г. в адрес заместителя министра иностранных дел Калмана Кани свидетельствует о том, что венгерская политическая элита отвернулась от представителей русской эмиграции, осознав незначительность их политического веса и в силу этого нецелесообразность сотрудничества с ними. После обзора основных течений в русской эмиграции автор приходит к следующему выводу:
«С точки зрения интересов Венгрии русские всегда оказывались врагами венгров, и таковыми они останутся. Возможные дружественные чувства по отношению к венграм со стороны отдельных лиц в эмиграции этого изменить не могут.
