«Карл Варкони. Товарищам музыкантам великолепного оркестра Городского театра с признательностью, Ф. Шаляпин. 1929. Будапешт».
В переводе с французского так приблизительно звучит автограф-посвящение за подписью Шаляпина на старой потрескавшейся и слегка подретушированной фотографии певца в расцвете его земной славы. На вид ему здесь лет 50–55. Так и есть, в 1929 г. певцу исполнилось 56. До смерти, в 1938 г., оставалось еще почти 10 долгих лет. Городским театром в Будапеште тогда, в 1929 г., назывался Оперный театр им. Эркеля, ныне филиал Венгерского оперного театра. Кто такой Карл Варкони еще предстояло выяснить, но сомнений в подлинности автографа Шаляпина уже не оставалось. В 1929 г. он, в самом деле, гастролировал в Будапеште, выступал на здешней сцене в опере «Дон Кихот» Масснэ. Все совпадало.
На чужбине
Своеобразная эмиграция Федора Шаляпина началась в 1922 г. и последние 16 лет его жизни прошли на чужбине. Уезжая на зарубежные гастроли сначала в Скандинавию, а потом в Америку, он предполагал, что разлука с родиной будет длительной. Однако, не допускал и мысли об окончательном разрыве, хотя власть оголтелых большевиков, захвативших контроль над Россией, нравилась ему все меньше и меньше. Только что закончившаяся Гражданская война, голод, разруха, усиливающиеся репрессии против инакомыслящих, а часто и просто мыслящих – атмосфера 1922 г. В тот же год, буквально через месяц после отъезда Шаляпина, по прямому указанию Ленина ведомство «железного Феликса» вышлет из страны лучшие умы нации.
«Философский пароход» увезет в Европу 160 человек, которых в конце ХХ века отрезвевшая от марксистского угара Россия признает, как цвет своей национальной мысли, науки и литературы. Философы Иван Ильин, Николай Лосский, отец Сергий Булгаков, Николай Бердяев, Семен Франк, Василий Зенковский, Федор Степун, Борис Вышеславский, ректор Петроградского университета профессор Лев Карсавин, член-корр Российской Академии наук, историк Александр Кизеветтер, социолог Питирим Сорокин, писатели Иван Шмелев, Михаил Осоргин… Всех не перечислишь. Многие сами уедут чуть позже.
А еще через год Горький, живший к тому времени в Германии, напишет в Париж Ходасевичу: «В России Надеждою Крупской […] запрещены для чтения Платон, Кант, Владимир Соловьев, Ницше, Лев Толстой». Уезжая в 1922 г. на гастроли за границу, Шаляпин, в принципе, не скрывал, что в первую очередь хотел поправить свое материальное положение. К тому времени у певца уже было две семьи, восемь детей, всех надо было кормить и одевать. О политике он при отъезде не говорил, но можно предположить, что сгущающаяся атмосфера травли интеллигенции в стране только ускорила начало его длительных «гастролей». Для 49-летнего Шаляпина начиналась другая жизнь. Тяжелейшая жизнь артиста-гастролера с постоянными переездами с места на место: Англия, Швеция, Америка, Австралия, Италия.
Первое свидание с Будапештом
В Венгрию на гастроли Шаляпин впервые попал в октябре 1925 г., спустя три года после отъезда из Петрограда. Позади уже были триумфальные гастроли в Лондоне, Берлине, Париже, Нью-Йорке. Вначале Будапешт встретил русского певца несколько настороженно, если не сказать больше. Все-таки, он приехал из России, да еще из большевистской России. Официальных отношений между Москвой и Будапештом тогда еще не было. Хотя договор об установлении дипотношений между двумя странами и был подписан за год до того – в сентябре 1924 г. в Берлине, но стараниями венгерской крайней оппозиции ратификация документа была сорвана. Это накладывало свой отпечаток на все, что так или иначе было связано с советской Россией.
Нешуточный ажиотаж, однако, сопровождал приезд Шаляпина в Будапешт с самого начала. Вот как описывает происходившее очевидец тех событий журналист Иштван Надь, чьи заметки о первом приезде певца в венгерскую столицу удалось найти в архиве Государственной библиотеке им. Сечени в Будапеште.
«Накануне приезда о нем много говорили. О великом отпрыске мужицком. О Шаляпине. Правильно, не правильно. Не важно. Важно то, что происходило вчера вечером. Во вторник, 13 октября 1925 г. часов в восемь вечера имело смысл посмотреть на то, что творилось на проспекте Ракоци. Машина на машине. Они не могут пробиться к Городскому театру. На тротуаре толпы пешеходов. В одной машине три дамы. Рядом с шофером – белый стул. Везут в театр в качестве дополнительного сиденья. Вокруг театра толпа. У входа в театр людская стена. Будапешт тронулся. Его сердце забилось…В самом театре зрелище презабавное. На сцене вавилонское столпотворение. В зале, забитом до отказа, смокинги, вечерние платья. Рядом со мной какой-то врангелевский офицер, чуть поодаль высокая дама в белом платье. Русская княгиня. В правом крыле премьер-министр Иштван Бетлен, министр внутренних дел Раковский, начальник полиции Надошши… Все ждут, что же может «этот Шаляпин».
Судя по всему, для «разогрева» аудитории, как сейчас бы сказали, устроители концерта перед выступлением самого Шаляпина устроили выступление певицы Альбертины Феррари. Но вот ее номер закончен. Все взоры устремлены к гримерным, где готовится к выходу Шаляпин. Наконец, дверь открывается. Выходит сам Шаляпин. Чуть не задев головой притолоку двери, твердой походкой он направляется к сцене через какой-то проход. Его останавливают, – не туда, сюда, пожалуйста. Он поправляет что-то на своем фраке, поднимает высоко голову… – Ну… и в зале уже звучат аплодисменты».
По словам И.Надя, первые номера выступления Шаляпина на сцене Городского театра приняла весьма прохладно. – «Ради исторической правды», – пишет И.Надь, – «надо сказать, что первые два номера – ария Чайковского и баллада Глинки – прошли провально. В зале сидели шотландцы. Я видел их лица. Они кивали друг на друга. Что это? Где великий певец? Офицер-врангелевец: «Я двадцать лет назад слушал его в Петербурге. Боже мой. Какое тогда было впечатление! Конечно, – заключает очевидец, – Шаляпина ждала враждебная атмосфера. Но вот за первыми номерами последовали другие. И что же? Можно было видеть и чувствовать, как с каждым номером этот большой, широкоплечий человек захватывает публику все больше и больше. Как мешок. Двумя руками. Поднимает выше и выше, играет с ней и… бросает, как мешок (здесь явный намек на то, что когда-то Шаляпин работал грузчиком, разгружая баржи с мешками – прим. автора)…После «Бурлаков» в зале уже все стоят. Публика в смокингах неистово аплодирует. Шаляпин, Шаляпин. С этой минуты в театре был только один человек. Шаляпин. И все остальные две тысячи четыреста человек были его, Шаляпина. Рукоплещет партер, рукоплещет ложа. Премьер Бетлен никак не может остановиться аплодировать.
Что творилось в зале после первого акта со слов очевидцев можно описывать долго. Толпа ринулась к гримерной просить автографы. Певец, обливаясь потом у зеркала, не успевает надписывать свое имя на программке и просто листках бумаги. Публика врывается в комнату артиста. Шаляпин бросает ручку на стол, взмахивает руками и что-то кричит. Насколько у присутствующих хватает знаний русского, это отборный мат. – Еще один автограф и я больше петь не буду, – ставит ультиматум «мужицкий сын». Появляется полицейский кордон. После концерта публика долго не расходится. Все хотят слушать еще и еще. Цвет
