– Вы сидели в тюрьме?
– Три года шесть месяцев.
– Каково было… в тюрьме? – Андре наконец забывает про свой учебник и садится, повернувшись ко мне.
– Скучно. Каждый день одно и то же.
– Звучит как и то, что здесь, – замечает он и щелкает пальцем по ластику на обратной стороне карандаша.
– Ну, – я прислоняюсь спиной к двери. – В молодости все скучно.
– Что случилось с вашим лицом? – он указывает карандашом на шрам от глаза ко рту.
– Из-за той аварии.
– Было больно?
– Я не помню, – говорю я, подхожу к его кровати и сажусь на край.
– Кем она была? – спрашивает Андре, провожая меня взглядом и смотря мне прямо в глаза. – Та женщина, которую вы убили?
– Я ее любил.
– Вы по ней скучаете?
– Каждую секунду.
Андре сидит, наклонившись вперед, поставив локти на колени, перебирая карандаш между пальцами. Его комната наводит меня на мысли о другой комнате. Моей, в Особом отделе по делам полицейских в Бергене. В таком пространстве, как это, можно действительно услышать собственные мысли, все сжимается до нас двоих, до разговора как единственной движущей силы, все остальное выкипает, стирается с поверхности воды вокруг нас. Вдруг мне приходит в голову, как сильно я скучаю по той комнате, по той части самого себя.
– Ты хорошо их знал? – спрашиваю я наконец, опираясь на край его кровати.
– Вообще-то не очень, – отвечает он, на короткое мгновение переставая жонглировать карандашом и продолжает. – Мы учились в одном классе, но…
– Мужчины с Марса, а женщины с Венеры?
Он издает короткий нервный смешок.
– Что-то такое.
– Расскажи мне о том дне, когда они пропали, с твоей точки зрения. Что ты делал в тот день?
– Я встал, позавтракал и пошел обратно в комнату. В тот день у нас была контрольная. – Пока он говорит, я достаю маленький блокнотик и делаю заметки.
– По какому предмету?
– По математике.
– У Сив и Оливии тоже была контрольная в тот день?
– Да. Но они… не очень-то беспокоились о школе.
– А о чем они беспокоились?
Андре пожимает плечами.
– Не знаю.
– О мальчиках?
– Наверное.
– Каких-то конкретных?
– Не думаю.
– Ладно. Что случилось потом?
– Я предпочитаю приходить на автобус заранее. Остальные обычно приходят попозже, прямо перед отходом автобуса. Я сложил рюкзак и пошел в прачечную, чтобы взять спортивную форму. Вот тогда я и увидел их в окне.
– Где они были?
– Там, внизу, – он показывает. – У остановки. Они уже спустились.
– А Сив и Оливия часто приходили на автобус заранее?
– Нет. Они всегда были копушами, – смеется он. – Часто кому-то из персонала приходилось везти их в школу, потому что они опаздывали на автобус.
– Но в тот день они пришли рано?
– Да.
– Ты помнишь, что они делали там, внизу?
– Стояли рядом с машиной. Пассажирская дверь была открыта, они говорили с водителем. – Он тяжело вздыхает и сжимает карандаш. – Потом сели в машину и уехали.
– Какая это была машина?
Теперь он дышит тяжелее и опять начинает теребить в руках карандаш.
– Я не очень-то разбираюсь в машинах.
– Помнишь цвет?
– Черный.
– А что-то еще можешь рассказать о машине?
– Она выглядела новой. И была абсолютно чистой.
– А водителя ты видел?
Он покачал головой.
– Но ты уверен, что это были Сив с Оливией?
– Да.
– У тебя хорошая память, Андре. Кстати, одна из них села спереди?
– Да, Оливия. Сив села сзади.
– Значит машина четырехдверная?
– Да.
– Ты знаешь разницу между SUV и универсалом?
– Это был универсал.
– Уверен?
– Да. Полицейские показывали мне фотографии разных машин.
– Ага, – улыбаюсь я. – Что ты сделал после того, как они уехали?
– Сложил спортивную сумку и спустился к автобусу. Больше я их не видел.
– Ты не забеспокоился?
– Они часто ездят автостопом, когда нет денег на автобус.
– Хорошо. Случилось ли тем утром что-то еще необычное, кроме того, что они рано вышли?
Андре покачал головой.
– А накануне вечером?
– Мы смотрели фильм в гостиной.
– Кто?
– Я, Сив и Оливия.
– Припоминаешь что-то особенное?
– Не-е-а, – протягивает он.
– Все что угодно. Когда ты вспоминаешь тот вечер, что первым приходит в голову?
– Оливия была в хорошем настроении.
– Так. Лучше, чем обычно?
– Да.
– В чем это выражалось?
– Нет, просто… не знаю. Она не была такой стервой. – Он пожимает плечами и добавляет. – Смеялась.
– Почему ты думаешь, она была в хорошем настроении?
– Не знаю.
– Спасибо за помощь, Андре. – Я убираю блокнот и ручку обратно в карман куртки. – Кстати, – начинаю я, поднявшись. – Как думаешь, где они?
Андре смотрит на меня, крутясь на стуле.
– Наверное, в Испании, – говорит он наконец.
– На Ибице?
Он пожимает плечами.
– А где еще? – и отворачивается к столу.
По дороге назад к кабинету Карин я думаю о том, как хорошо говорить с кем-то о других людях и делать паузу от самого себя. Когда я еще был женат на Анн Мари, это тоже было исцелением для меня, когда она заболела, допросы были тем пространством, куда я мог убежать после утомительного вечера и ночи дома или дней, проведенных с ней в больнице. Опухоли в ее матке исчезали, когда хлопала дверь в комнату для допросов. После того как врачи сказали ей, что она никогда не сможет иметь детей, после операции и развода, я уехал на год в США, чтобы быть еще дальше, и когда я наконец вернулся, та же самая комната превратилась в тюрьму. Дойдя до двери в кабинет Карин, я решил, что помощь Милле в поиске Сив и Оливии может стать моим освобождением, пусть и на короткое время.
Всем нужно освобождение – бормочу я про себя, берусь за ручку двери, открываю и вхожу.
