Гуннар придвигает к себе стул, садится на него верхом и кивает на трехместный диван рядом.
– Итак. Теперь, когда дело было тобой изучено и подверглось анализу. На чем ты застрял?
– В том-то и проблема – я еще не видел дела, – говорю я и сажусь. – Я не знаю ничего, кроме того, что мне рассказали.
– Хорошо, – кивает Уре. – И что не сходится?
– Эмоциональная составляющая. Она не соответствует ходу событий. У жены Риверхольта было тяжелое заболевание, она знала, что умрет. Они с Робертом собирались развестись. Она не могла без него ни жить, ни умереть в одиночестве, поэтому взяла пистолет и выстрелила ему в затылок прямо на улице, затем покинула место преступления и оказалась на тихой парковке у Маридалсванне, где покончила с собой.
– Казнь и самоубийство, – бормочет Уре, прикусывая мешковатые щеки. – А что тебе подсказывает эмоциональная подоплека?
– Его убили выстрелом в затылок на оживленной улице. Это либо холодная профессиональная расправа, либо скрытное, трусливое нападение со спины.
– И?
– Она покидает его, садится в машину и кончает с собой.
– Она его ненавидит.
– Все говорят, что она любила его и не могла без него ни жить, ни умереть.
– Значит, они ошибаются.
– Ладно, давай пойдем по этой нити. Она его ненавидела. Он был мешком дерьма, бросившим ее, и она хотела забрать его с собой в могилу. Так где же тут конфронтация?
– Она действовала импульсивно?
– Единственное, что кажется здесь импульсивным, это то, как она покончила с собой на парковке.
Уре кивает.
– Это все?
– Риверхольт работал над одним делом об исчезновении…
– Каким делом?
– Две девочки пропали прошлой осенью. Писательница Милла Линд занимается исследованиями для своей последней книги об Августе…
– Мугабе, да. Ты знаешь, чем она закончится?
– Что? Нет.
– Ладно, продолжай.
– Кто-то в машине пытался сбить меня сегодня ночью. Дважды.
Уре изучает пластыри и ссадины на моем лице, а его челюсти молотят как жернова.
– Так, значит, обычно ты выглядишь не так? – произносит он язвительно и складывает руки на груди.
– Ну, – начинаю я, но не придумываю ничего смешного.
– Ладно, – говорит Уре и поднимается. – Давай я проверю все это, когда будет время. Бумаги по делу Риверхольта ты не получишь, полиция не раздает их всем, кому не попадя. – Он кивает в мою сторону, чтобы подчеркнуть, что я – классический пример «кого не попадя».
– Но я прочту, изучу, позвоню тебе и расскажу, что думаю, когда закончу.
– Спасибо, – я протягиваю руку. – Кстати, а как дела у…
Гуннар обдает меня ледяным взглядом, не подав руки. Затем разворачивается и выходит, не произнеся ни слова.
Глава 27
У входа в полицейский участок стоит красивая стройная женщина. Она так же элегантно одета, как и в первый раз, когда я увидел ее, будучи призванным в Вооруженные силы Хокона больше двадцати лет назад. Анн Мари, моя бывшая жена, всегда предпочитала образ госпожи из предместья. Одежда, прическа, ногти, макияж – все подобрано как нельзя лучше. Не хватало только соответствующего мужчины, который дополнил бы ее идеальную внешность. У меня такое ощущение, что Гуннар Уре много лучше меня подходит на эту роль.
– Привет, – здороваюсь я, когда она подходит ко мне. Анн Мари останавливается прямо передо мной, и мы оказываемся слишком близко друг к другу. От нее пахнет свежестью, манго или чем-то похожим. Она моложе меня на два года, но выглядит так, словно между нами несколько десятилетий. И только по глазам видно все, что она старается спрятать под одеждой или скрыть макияжем. Это будто прилипло к радужной оболочке, отчего глаза приобрели металлический блеск, и я чувствую его, когда мы встречаемся взглядами.
– Ты что тут делаешь? – спрашивает она, ища пачку сигарет в сумочке. Наконец находит и закуривает, немного отвернувшись в сторону.
– О, ты не знала, что я в городе?
– Откуда мне знать?
– Ладно, без разницы, – говорю я. – Мне нужно было обсудить одно дело с Гуннаром.
– Дело? Ты что, вернулся в полицию?
– Нет. Ты же знаешь, что нет.
Она кивает, выдыхая сигаретный дым в сторону.
– А ты? – спрашиваю я.
– Мы с Гуннаром собираемся пожениться. – она вдруг замирает, переставая беспокойно покачивать бедрами. – Летом, в Париже.
– О, поздравляю, – отвечаю я, пытаясь одновременно выказать удивление и радость. – Ты это заслужила.
– Заслужила? – она чуть склоняет голову набок. – Почему это я заслужила?
– Я только хотел сказать, что ты заслуживаешь быть…
– Счастливой? – она ухмыляется.
– Перестань, – шепчу я, пока она не продолжила дальше.
– Но я же перестала, – спокойно парирует Анн Мари. – Перестала упрекать тебя и саму себя, перестала горевать, даже когда слышу от других, как ты носишься по северной Норвегии в поисках новых способов умереть сразу же после того, как предыдущий не удался. Я перестала все это делать, Торкильд. Кроме одной вещи. Одной-единственной. Так что не надо приходить сюда и просить меня перестать, потому что ты не знаешь, понятия не имеешь, сколько мне пришлось пережить за годы после твоего ухода.
Анн Мари сделала затяжку.
– Ты постарел, – говорит она, а ее глаза скользят по пластырю на носу и останавливаются на обезображенной щеке. – Шрам тебе не идет.
– Я и есть старый. Просто ты так хорошо выглядишь, что это усиливает контраст.
– Что? – переспрашивает Анн Мари с косой ухмылкой. – Ты считаешь меня красивой?
– Ну, ты и есть красивая, – говорю я, но тут же жалею о ничтожном комплименте, ведь мы оба знаем, что я сделал его только чтобы увести разговор обратно на поверхностные темы.
– Такая же красивая, как она? – Анн Мари продолжает улыбаться. – Как Фрей?
– Не надо…
– Нет, Торкильд. Я уже говорила, что не перестану. Я люблю тебя, и этого тебе у меня не отобрать. Я заслуживаю любить именно тебя, того, кто не любит меня, кто причиняет мне адскую боль даже за много миль отсюда. Кто хочет быть скорее с трупом, чем со мной. Ты моя Фрей, Торкильд. Мое наказание.
Я не знаю, что сказать, и мы просто стоим и ждем, когда она докурит сигарету. Анн Мари кидает тлеющий фильтр на землю, придвигается и целует меня в щеку, туда, где шрам собрался в твердый комок в форме камня.
– Тебе просто придется жить с этим, – говорит она и легонько хлопает меня по груди перед тем, как войти в дверь полицейского участка.
