– Коллега Борга заявил о его исчезновении, когда тот уехал из Норвегии прошлой осенью, – говорит Милла, наконец готовая к разговору. – Мы исследуем несколько дел об исчезновении того года, в связи с детективным романом, над которым я работаю, и…
Комендант ставит кружку на стол, выпучив глаза.
– Карин Фоссум?
– Нет, – краснеет Милла. – Милла Линд.
– А, – сникает комендант, снова хватаясь за кружку. – Не слышал о вас.
– Я больше не хочу здесь находиться, – шепчет Милла, когда комендант встает и подходит к окну.
– Короткая беседа, и мы закончим. – отвечаю я. – Если это окажется действительно Борг, думаю, можем вычеркнуть его из списка.
– Идем, – комендант машет нам, подзывая к окну и показывает. – Вон они идут.
Мы прислоняемся к грязному стеклу и видим колонну из четырех рядов, приближающуюся к воротам. Все заключенные одеты в теплые куртки и меховые шапки. Никто ничего не говорит, только смотрят в спину впереди идущему, пока охранник открывает ворота.
Приближаясь к столовой, группа постепенно распадается, кто-то снимает шапки и растирает пальцы, другие останавливаются у входа и закуривают. Дверь в кухню открывается, и тот же молодой заключенный с голым торсом и в белом колпаке выносит алюминиевые котлы различных размеров и форм и ставит на столы.
Комендант подходит к столу, берет свою шапку и надевает.
– Пойдем, – говорит он. – Лучше всего уйти. Тут может быть шумно, пока они не поедят. У них не так много времени на обед, потом опять нужно работать. Пойдем в библиотеку. Я приведу норвежца туда, когда он подзаправится.
По пути мы проходим мимо группы мужчин, направляющихся в столовую. Они шагают в ряд, держа шапки в руках. Все с любопытством смотрят на Миллу, поравнявшись с ней. В дверях комендант останавливается перед дюжим мужчиной, на целую голову выше него. Тот неподвижно стоит, опустив глаза.
– Вот, – говорит комендант, показывая на нас. – К тебе пришли.
Мужчина поднимает глаза, быстро смотрит на нас с Миллой, и его взгляд снова опускается в пол. Он говорит что-то по-русски, и комендант кивает. Затем хлопает мужчину по плечу и отходит в сторону, чтобы заключенные продолжили путь. Когда он проходит мимо, я снова на короткое мгновение встречаюсь с ним взглядом. Тот же человек, что на фото, без сомнений.
Свейн Борг улыбается детской неловкой улыбкой и идет дальше.
Глава 50
Библиотека ИК-28 – самая серая и печальная из всех, что я видел. Как будто дом десятилетиями стоял открытым, и погода, ветер и голодные волки беспрепятственно опустошали его.
На первый взгляд Свейн Борг кажется мне красивым мужчиной, когда входит и садится напротив нас с Миллой между полок с коричневыми папками. Но при ближайшем рассмотрении я вижу – глаза у него не такие уж мягкие, а зубы желтее, чем я разглядел при первой встрече.
– Здравствуйте, – говорит Свейн Борг, протягивая руку Милле, она пожимает ее. Затем коротко пожимает руку мне и складывает ладони перед собой на столе. – Вы из Норвегии?
– Да, – говорит Милла. – Я писательница и занимаюсь исследованием для новой книги. Детектива о пропавших людях.
– А вы? – он смотрит на меня.
– Я помогаю Милле с книгой.
Свейн Борг снова направляет взгляд на Миллу.
– Август Мугабе, – начинает он с улыбкой. – Так же зовут вашего героя, да?
– Да, – сияет Милла. – Вы читали мои книги?
– Моя мама любила ваши книги, я часто читал ей после того, как она заболела. Я помню их. У Мугабе же была жена, которая пыталась убить его?
– Сейчас я работаю над последней книгой. Поэтому…
– Больше не будете писать?
– Буду, но не про Августа.
– Почему нет? – его тон спокойный, расслабленный, но без традиционных западных фонетических особенностей, которые я ожидаю услышать от жителя Молде.
– Все когда-нибудь кончается, так ведь говорят? – Милла поправляет пряди волос и наклоняется ближе к столу.
– Откуда вы родом? – спрашиваю я.
– Из Молде.
– Жили там всю жизнь?
– Нет, какое-то время мы жили на юге страны у семьи матери, а родился я вообще на севере, хоть и не помню…
– На севере? – вырывается у меня.
Борг и Милла удивленно смотрят на меня.
– Что? – говорит Борг. – Что-то не так с севером?
– Да, – отвечаю я и чувствую боль в пробитой ладони. – Проклятый север Норвегии.
– Проклятый?
– У Торкильда было там одно дело, – быстро вставляет Милла, не отрывая глаз от Борга. – Все не очень хорошо закончилось.
– Дело? Вы следователь?
– Своего рода. Разыскиваю людей. Мертвых людей.
Свейн Борг изучает меня, не говоря ни слова, и наконец поворачивается к Милле.
– Значит, вы проделали такой путь, чтобы спросить меня, как я сюда попал?
– Если вы не против, – говорит Милла.
– По словам российского историка и писателя Александра Солженицына, арест – это «мгновенный разительный переброс, перекид, перепласт из одного состояния в другое»
[19], – начинает Свейн Борг.
Милла оживленно кивает.
– И у вас так было?
– Нет. У меня было ожидаемо. После смерти матери я потерял над собой контроль. – Он смущенно улыбается и продолжает: – Она тоже была известной личностью, как вы.
– Сольвейг Борг. Она была певицей, да?
Борг кивает.
– Ее звали «Малышка», потому что она была маленькой и нежной, как куколка. А голос при этом мощный. – Он нервно смеется. – Маме никогда не нравились прозвища.
– У вас были близкие отношения?
– Да. Когда я рос, кроме нее у меня никого не было. Она часто брала меня в свои турне, даже когда я был еще совсем маленьким.
– Я слушала один из ее альбомов.
– И как вам? – И снова сдержанная улыбка, словно он не смеет улыбнуться в полную силу, то ли оттого, что его расстраивает состояние зубов, то ли просто не хочет.
– Красиво, – отвечает Милла. – Кажется, тот диск был одним из ее последних, она пела про рай.
– Мама болела, когда записывала его. Нам пришлось переоборудовать квартиру в студию, потому что она уже не могла ходить. Знала, что это будет ее последний альбом.
– Она была религиозна? – спрашиваю я.
– Религиозна, – Борг пробует слово на вкус, продолжая смотреть на Миллу. – Не верующая в Бога, как все ее родственники, но религиозна, да. Религиозна в своем восхищении норвежской природой, горами, фьордами, а также людьми. Но, мне кажется, в конце жизни она все чаще и чаще думала о том, что ее ждет после.
