– Вы уехали из дома после ее смерти? – осторожно спрашивает Милла.
– Да, – вдруг улыбка пропадает. – Семья ее сестры настояла на том, чтобы маму похоронили на юге Норвегии, хотя они прекрасно знали, что она видеть не могла и само место, и родню после того, как они с ней обошлись, когда она забеременела и родила вне брака.
– Что случилось? – спрашивает Милла.
– Они наняли адвоката, чтобы завладеть всеми правами на ее творчество, и в конце концов я сдался и уехал.
– Чтобы найти вашего отца? В России?
– Во время своего первого турне в Петербурге мама встретила мужчину, юного русского студента-медика, пришедшего на ее концерт. – Борг снова смеется. – Они провели горячую ночку, как она говорила, и она уехала из России со мной в животе. В семье хотели, чтобы мама отказалась от меня, но она настояла на своем.
– Сильная женщина, – говорит Милла и кивает, словно чтобы подчеркнуть только что сказанное.
– Да, она была сильной. А мне не стоило уезжать. Я не нашел в России следов отца. Все, что у меня было, – его имя и специальность, мать говорила, больше мне знать незачем. Достаточно и нас двоих. Когда ее не стало, я подумал, мне нужно что-то кроме этого, но, ничего не найдя, я просто остался здесь, ждал, вдруг что-нибудь произойдет, пил и бродил по городу. Ничего не происходило, я пил больше, и однажды, провоцируя полицейского, напросился на неприятности. Решил, что нужны какие-то изменения в жизни. Может быть, хотел, чтобы он застрелил меня и мы с матерью могли бы встретиться снова.
– Как грустно, – вздыхает Милла.
– У вас есть дети? – спрашивает Борг.
– Дочь.
– Вы близки?
– Нет, – шепчет она, не отрывая глаз от Борга. – Я даже не знаю, где она.
– Она пропала, – говорю я. – Примерно в то же время, что и вы. Милла не только пишет книги о пропавших людях. Она ищет свою дочь.
– Прошу прощения, – говорит Свейн Борг, протягивая руку Милле. – Мне очень жаль.
Милла берет его руку и сжимает.
– Когда вас выпустят? – спрашиваю я, пока Милла с Боргом молча смотрят друг на друга.
– Через шесть лет, четыре месяца и семь, нет, шесть дней.
– И что будете делать?
– Поеду домой в Норвегию. В России мне больше делать нечего.
– После отъезда из Норвегии вы сразу отправились в Россию?
– Да. Сразу же.
– Мы думали, вы мертвы, – говорю я.
Свейн Борг криво ухмыляется.
– Правда?
– Поэтому и приехали, – продолжаю я. – Чтобы убедиться, что это вы. И это действительно вы, – добавляю я.
– Я не понимаю, – начинает Свейн Борг, глядя на Миллу.
– У вас есть мобильный телефон?
– Нет, нам не разрешено. Я закрыл договор перед отъездом. Хотел распрощаться с прошлым и начать все заново.
– Как умерла ваша мать, Свейн? – спрашиваю я.
– Что?
– Извините, – я выставляю руки вперед и улыбаюсь. – Не хочу показаться любопытным, но…
– Ну, – Борг покашливает. – Она болела. Буквально таяла на глазах, день за днем, час за часом. Уснула в своей постели.
– Вы были там? – спрашивает Милла. – Вместе с ней?
– Да. Все время. До самого конца. Только мы вдвоем.
– Вы когда-нибудь бывали в Оркдале? – спрашиваю я.
Борг кашляет.
– Нет. К сожалению.
– Или к счастью?
– Э, да, да. – Он снова натягивает улыбку.
– И еще раз, не хочу показаться вам излишне любопытным. Просто люблю спрашивать всякое. Извините, если мои вопросы были слишком личными.
– Да нет. Вовсе нет. Мне только интересно…
– Спасибо, – говорю я, поднимаясь. – За то, что согласились поговорить со мной.
– Почему ты был так невежлив? – спрашивает Милла, когда мы выходим за ворота и направляемся к ожидающему нас такси.
– Меня утомила его ложь.
– Ложь?
– Все люди лгут. – Я застегиваю молнию на куртке, ощущая холодный весенний воздух за бревенчатым забором. – Таким как я интересно не то, что они говорят, а как они лгут, и, что немаловажно, что недоговаривают.
– И что недоговаривает Свейн Борг?
– Много чего. Но самое интересное – про мобильный.
– Мобильный?
– Он сказал, что закрыл договор, хотел распрощаться с прошлым. Почему он не рассказал, что сохранил номер матери?
– Откуда ты знаешь?
– Она умерла 12 августа. А с ее телефона звонили до октября.
– Может быть, кто-то еще забрал ее договор? Член семьи?
– Он же сам сказал, они были с ней вдвоем, одни.
– Так что ты хочешь сказать?
– Мы должны выяснить это, – отвечаю я.
Глава 51
– Мне он понравился. – Поезд только отправился. Милла расстегивает пуговицы на блузке, сидя на нижней полке тесного купе. Я все еще чувствую на языке вкус мистера Синего. – Хоть тебе и нет. Он такой прямодушный, это притягивает.
– Тюрьмы всего мира полны людьми, которые способны заставить тебя поверить, что они сидят под замком исключительно из-за нескончаемого потока неудач и случайностей.
– Мне кажется, ты ревнуешь. – Милла слегка наклоняется вперед и расстегивает лифчик.
– Агрессивность, враждебность и неприязнь к людям – те характерные черты, которые легко принять у заключенного. Я не говорю, что все, кто сидят, виновны. Я только хочу сказать, что преступники, умеющие лгать, очаровывать и манипулировать, опаснее тех, кого переполняют тестостерон и агрессия. Они…
– Ты будешь раздеваться? – Милла кладет лифчик на полку и откидывается назад, положив руки на грудь.
За окном снег. Поезд с грохотом несется через голый равнинный зимний пейзаж, почему-то наводя на мысли об оленях, Рождестве и разноцветной подарочной бумаге.
– Все, что я хочу сказать, – Свейн Борг сидит там не потому, что ему просто не повезло, как бы он там ни говорил. Но, по крайней мере, мы убедились, что Борг – это Борг, и он находился в Санкт-Петербурге в то время, когда убили Роберта с Камиллой.
Милла вновь принимает сидячее положение, когда я не подаю признаков, что собираюсь раздеться. Она хватается за ремень моих брюк и притягивает меня к себе.
– Его истории место в книге, – говорит она, вытаскивая ремень и расстегивая ширинку. – Жестокая и горькая, думаю, многие читатели узнали бы в ней себя.
– Но в одном ты права, – бормочу я. Милла кивает на рубашку, делая знак, что ее тоже нужно снять.
