Долгое время мы оба молчим. Я сижу и смотрю на кадры с камеры наблюдения. Видео все еще проигрывается, хотя там ничего не происходит. Только колышутся листья на деревьях с задней стороны виллы. Время на часах перевалило за три. К этому времени Анн Мари уже была мертва, а я лежал рядом и видел сон о Фрей. Я всегда оказываюсь рядом, когда умирают женщины из моей жизни. Птица несчастья, взмахнув крыльями, врывается в их существование в решающий момент.
Гуннар поворачивается, вытирает лицо рубашкой, подходит и садится в кресло передо мной.
– Что ты хочешь от меня? – спрашиваю я. – Мне уехать домой в Ставангер? Если попросишь, я уеду. Просто скажи, что мне сделать. Я…
– Уходи, – говорит он. – Сейчас я не хочу тебя больше видеть. Я позвоню, когда буду готов.
– Значит, ты не хочешь, чтобы я уехал в Става…
– Нет. Теперь мы будем работать вместе, – произносит он. – Бывшую жену Риверхольта нужно эксгумировать, Борг и все дела об исчезновении… нужно пересмотреть с лупой все это дерьмо. А когда мы найдем его… – Он сжимает кулаки с такой силой, что мышцы руки напрягаются и сосуды на висках набухают… – Но не сейчас. Я еще не готов. Сначала нужно подавить в себе ненависть, а то я буду срываться на тебе.
– Я…
– Иди, – шипит Гуннар. – Вставай и уходи, Аске. Пока я не вышел из себя.
Глава 64
Я выхожу из кабинета Гуннара и иду вдоль участка Гренланд по направлению к Платусгате и Нурбюгате. Я не могу собраться с мыслями, взгляд перебегает с каменных и железных зданий на голые городские деревья, посаженные в газоны, окруженные твердым асфальтом, и на автомобильные огни, перерезающие пространство холодным белым светом, когда я смотрю на них слишком долго. Я мерзну – то ли от пронизывающего вечернего воздуха, то ли от холода внутри меня. Швы на предплечье покалывают, рана болит, а повязка натирает сильнее, чем куртка из овечьей кожи.
Я продолжаю движение вверх по Нюландсвейен, перехожу реку Акерсэльва по мосту Хауссмана и дальше к Санкт Хансхаугену и квартире Миллы. Мне нужна Милла, нет, мне нужны ее таблетки, и я не хочу быть один, когда они начнут действовать.
Мне приходит в голову, что я совершил ту же ошибку, что и Роберт. Я позволил ослепить себя тоской по Милле и не заметил сигналов опасности. Как и Роберт, решил принести все в дом той, что была мне близка. В дом Анн Мари. С одним только отличием – я по-прежнему здесь, отделался очередным шрамом, который заживет, в то время как Роберт лежит в земле с пулей в затылке. Эгоист в шрамах, прикрытых кожей мертвой овцы, и обутый в чужие ботинки. Так больше продолжаться не может.
Через сорок пять минут, когда я дохожу до места, мне открывает Кенни. Я весь липкий от пота и измотанный ураганом мыслей, который следовал за мной по пятам весь путь. Мне нужно сойти с этого судна как можно скорее, пока оно не затонуло.
– Торкильд? – его лицо вдруг застывает, прежде чем у него получается придать ему любезное выражение, но глаза не успевают за жестом. – Вот вы где! – Он кладет руку мне на плечо и затаскивает в квартиру. – Милла! – кричит он. – Можешь прекращать поиски! Вот он.
– Торкильд? – Милла появляется в коридоре с бокалом вина в одной руке и сигаретой в другой. Ее глаза поблескивают, и она, слегка пошатываясь, опирается о дверной проем. – Где ты был? Мы тебя ждали.
– В полицейском участке и в обезьяннике, – отвечаю я, стараясь вернуть контроль над дыханием. Тело кричит, требуя стимуляторов, а голова кипит. Я не планировал рассказывать им об Анн Мари. Пусть подождут. Пока все не закончится и пока я еще раз не поговорю с Гуннаром.
– Да, я слышал, тебя взяли таможенники в Гардермуэне, – посмеивается Кенни, плюхаясь на диван. Милла усаживается на подлокотник рядом с ним. В комнате спертый запах табачного дыма и алкоголя. Лампы приглушены, только луна светит в потолочных окнах.
– Вина? – спрашивает Милла, наливая мне бокал.
– И еще кое-чего, – киваю я.
Вновь затягиваясь, она показывает.
– На кухонном столе.
– Что с рукой? – спрашивает Кенни, пока я иду к кухонному островку и беру то, за чем пришел.
– Позже, – отвечаю я и глотаю таблетки Миллы. – Есть новости по Боргу?
– Ивер общается с русскими, – говорит Кенни. – Он нашел еще одно дело об исчезновении в Норвегии, которое может быть нам интересно.
– Женщина или пара? – Я втягиваю щеки, чтобы собрать достаточно слюны и проглотить таблетки.
– Ни то, ни другое. Улаф Лунд, ректор на пенсии, восемьдесят семь лет, ушел из дома престарелых в Свольвере 18 сентября прошлого года. Предполагают, что у него закружилась голова и он упал в море. Тело так и не нашли.
– Север Норвегии? – спрашиваю я и смотрю на Кенни. От одного только упоминания об этом месте начинают болеть грудь и рука.
– Верно. Что не так с севером Норвегии?
Я качаю головой, сжимая кулак и выдыхая через нос.
– Где тут связь?
– Телефон матери Борга, – объясняет Кенни. Похоже, что он был подключен к той же вышке тогда, когда исчез ректор. Когда ты собираешься рассказать нам о руке?
– Позже, – вяло отвечаю я. Я уже чувствую, как страх просачивается в уши, ноздри и глазницы. Страх, грозящий парализовать волю, если только я поддамся ему.
– Ладно, – кивает Милла. – Давайте на один вечер забудем обо всем и просто повеселимся.
– Давайте, – соглашаюсь я.
Я замечаю, что язык уже начинает заплетаться. Гул моего голоса напоминает звук двигателя машины, работающего летом на улице, или подвесного мотора на лодке, выплывающей ранним утром, чтобы расставить сети, пока не взошло солнце. В опьянении память наполняется ложными воспоминаниями о детстве, тихом голубом океане и пастбищах с животными, яркими звуками лета в Исландии. На трезвую голову тот пейзаж помнится пустынным, серым и охристым, с лавовыми камнями и темными бочагами, и лица тех, кого больше нет с нами, встают перед глазами.
Надо было и Ульфу рассказать об этом. Сказать, что травма головы уничтожила код доступа в память, и только идеально подобранное сочетание бензодиазепинов и опиатов может взломать его.
Время от времени перед глазами возникает лицо Анн Мари, иногда сливаясь с кем-то еще, иногда они с Фрей превращаются в совсем новое лицо с чертами их обеих. Бывает, Анн Мари так близко, что я чувствую, как дождь бьет по щекам, а ее дыхание холодным огнем обдувает мое лицо.
Милла что-то говорит Кенни, пока я сижу в кресле и смотрю на них полуоткрытыми глазами. Я не слышу ее слов, но вижу, как Кенни идет к кухонному уголку и начинает рыться в ящиках. Наконец он возвращается с сигаретой, зажигает ее, делает сильную и долгую затяжку и протягивает мне.
Я беру ее, смотрю на окна в потолке, затягиваюсь, кашляю и снова затягиваюсь. Если я только смогу задержать взгляд на потолке, сфокусироваться на одной незначительной лампочке, думаю я…
