Я вылезаю из постели и иду в ванную звонить Гуннару Уре.
– Он только что мне написал, – говорю я. – Можете отследить его?
Гуннар, судя по всему, только проснулся.
– Что? – Он наполняет легкие воздухом и тяжело выдыхает. – Что ты сказал?
– Наш друг объявился. Ты готов?
– Да, да. Подожди немного.
– Ты где?
– Дома. Уснул в кресле в нашей спальне. Не могу заставить себя лечь в кровать.
– Так вы готовы?
– Да, да. Дай мне пару секунд. Он сейчас на связи?
– Не знаю, я только что собирался отправить ему сообщение. Будем надеяться, он ответит.
– Окей. До связи.
Я сажусь на унитаз и открываю СМС.
Кто? Пишу я и отправляю.
Через несколько минут мобильный снова пищит: Я сидел на краю кровати и смотрел на тебя. Еще долго после того, как она истекла кровью. Зачем ты там лежал?
О чем ты думал? Я пишу в надежде, что смогу поддержать разговор как можно дольше, чтобы парни Гуннара смогли отследить, где находится телефон. Когда делал это?
Тебе лучше не знать.
Но я хочу знать, пишу я и добавляю: Ты интересен мне.
Проходит почти полминуты, и телефон снова пищит. В каком плане?
Интересно, как ты снова облажался. Уже в третий раз.
Я снова набираю номер Гуннара.
– Вы нашли его?
– Да. Наши ребята уже едут прочесывать территорию. Это район здесь, в столице. На западе. Придется ходить по домам, это займет время.
– Хорошо, позвони мне, когда что-нибудь выясните.
* * *
Положив трубку, я выхожу из ванной. Милла проснулась. Она поворачивается ко мне и моргает.
– Ты мне приснился, – говорит она. Она еще не до конца открыла глаза и лежит на боку, натянув одеяло почти до подбородка.
– О чем был сон?
– Ты был другим. Каким-то существом, ты хотел убить меня, – она крепче вцепляется в одеяло и дрожит. – Боже, как ты меня напугал.
– Такова цена за то, что ты бросила таблетки, – отвечаю я, садясь рядом с ней на край кровати и застегивая рубашку. – Телу не нравится ломка.
– Мы справимся, Торкильд. – Она накрывает мою руку своей. – Вместе. – Милла притягивает руку к себе, и я падаю назад, оказываясь с ней лицом к лицу. Кровать холодная, твердая и холодная, как брусчатка на улице около квартиры Миллы, как нары в тюремной камере, как гроб изнутри.
– Пойдем, – говорю я. – Пора ехать. Путь неблизкий.
Глава 80
– Вы верите в бога? – спрашивает тетя Свейна Борга, впустив нас в дом, который стоит вплотную к дороге, ведущей в церковь. Гунхильд Борг похожа на серую мышь с проседью в волосах, собранных в пучок, тяжелыми веками и тонкими сухими губами.
– Я верю в ад на земле, – отвечаю я, когда мы садимся на веранде с видом на церковь и ряды надгробий в непосредственной близости от жилого района. Поселок окружен лесистыми возвышенностями, с небольшим центром в виде коммуны посередине. На юге лето. Зеленые деревья, свежая трава, наполненный красками растений и цветов сад.
Гунхильд долго смотрит на Миллу, затем разворачивается и уходит в кухню. Возвращается с кувшином лимонада и тремя пластиковыми стаканчиками.
– Так вы из полиции? – спрашивает она, наливая нам лимонад.
– Да, – лгу я. Нам видно, как ее муж сидит в кресле-качалке в гостиной, читая газету под работающее радио. – Расскажите мне о вашей сестре, Сольвейг. Она ведь была народной певицей?
– Она избрала иной путь, – отвечает Гунхильд и садится.
– Забеременела, – продолжаю я. – Вне брака?
– Да.
– А отец мальчика? Я правильно понимаю, что он русский?
Она закатывает глаза и качает головой.
– Так говорят, да.
– В каком смысле?
– Ходили слухи, что она жила с женатым мужчиной на севере, и он держал ее как конкубину
[23], на горе. Думаю, история про прекрасного врача из Санкт-Петербурга – это выдумка, чтобы подольститься к родителям и вытребовать денег на так называемую музыкальную карьеру дочери.
– И они пошли на это?
– Нет, конечно.
– Где именно на севере она жила?
– Она работала на временной ставке учителя на Лофотенах.
– Когда?
– В конце шестидесятых.
– А с ее сыном, Свейном, вы когда-нибудь виделись?
– Она же притащила его сюда, когда он был еще маленьким, после того как сказка с женатым закончилась.
– И они жили здесь?
– Да. В родительском доме они жили полтора года, до самой смерти отца. И тут она вдруг собрала вещи, оставила маму, свалила всю работу на меня. После всего, что они для нее сделали!
– Какой он был? Свейн, будучи малышом?
– С утра до вечера держался за ее юбку. Не мог даже спать в своей комнате. Постоянно вис на ней. Он не выносил, когда кто-то еще привлекал внимание матери, а она была слабой, не умела его воспитывать.
– Вы со Свейном вели тяжбу по поводу раздела имущества вашей сестры?
– Мы просто посчитали, что музыка сестры умерла вместе с ней, и ее следовало похоронить навеки. Но даже для этого ее сын не смог найти места в своем сердце.
– Он приезжал сюда, помнишь? – доносится голос ее мужа из гостиной.
Тетка Борга резко начинает тяжело дышать и креститься.
– Да, подумать только. Даже могила матери не была святыней для этого человека.
– О чем вы?
– Да он же украл ее надгробный камень.
– Прошу прощения?
– Наш пастор пришел к нам и рассказал, что надгробие Сольвейг пропало, кто-то приходил и рылся в ее могиле. Все цветы и… и… – она глотает ртом воздух и с грустью смотрит в безоблачное небо над нашими головами.
– Откуда вы знаете, что это он?
– А кто это еще мог быть? – возмущенно спрашивает тетка Борга. Я спешу сделать глоток кислого лимонада и выдавливаю улыбку.
– Ммм, – говорю я и делаю еще глоток. – Я имел в виду, что с точки зрения полиции всегда важны точные наблюдения, пусть мы и знаем наверняка, – я кладу руку себе на грудь, – в сердце, где добро, а где зло.
Гунхильд делает глубокий вдох.
– Да, да, – кивает она.
