– Почему вы решили, что он утонул в море?
– Ну, – Юханне смотрит в окно. – Сами посмотрите вокруг. Тут не так уж много мест, где может пропасть старик. Или в море, или в горах. Эти старички бодрые и шустрые, но местные горы… – последнее предложение повисает в воздухе, и она качает головой.
– Он мог добраться до дома в горах? – спрашиваю я.
– Честно говоря, – начинает Юханне, – мы даже не знали, что у него есть дом. Улаф Лунд страдал серьезной деменцией, нуждался в постоянном уходе и восемь лет жил в доме престарелых. И как я уже сказала вашему коллеге, который был тут в начале недели, Кеннет или как-то так, маловероятно, что Улаф Лунд уехал из центра Свольвера, только если сел на автобус или его подобрала машина.
– Так вы виделись с Кенни? – спрашиваю я и поворачиваюсь к ней.
Она кивает.
– Он сказал, вы работаете на известную норвежскую писательницу, которая ищет свою дочь, и напали на след чего-то важного, что и привело вас к нам, на север. Звучит захватывающе, – смеется она. – У нас тут не так много крупных дел, так что это вызвало резонанс в участке. Я так поняла, что все это расследование немного… – Юханне откидывается на спинку кресла, – off the record
[24], как у нас говорят.
– Он сказал что-нибудь еще? – спрашиваю я.
– Рассказал про женщину, на которую вы работаете, про эту писательницу. Мне показалось, между ними что-то есть.
Гуннар бросает на меня взгляд с водительского места.
– Что вы имеете в виду? – спрашиваю я.
– Нет, просто дело в том, как он отзывался о ней, он сказал, она слегка… – Юханне покашливает и продолжает, – распущена, если выражаться на нашем северном диалекте.
– А какую именно формулировку употребил он? – интересуюсь я.
Юханне мешкает секунду.
– Шлюха, – наконец говорит она.
– Когда это было?
– В понедельник вроде, или нет, во вторник. Да, во вторник. Вечером накануне его отъезда. Вообще мы собирались встретиться и на следующий день тоже, но, когда я приехала в отель, мне сказали, что он выехал из номера.
– Он пропал, – говорю я.
– Что?
– Он пропал после того, как вернулся в Осло.
– Думаете, с ним что-то случилось?
Я пожимаю плечами.
Юханне снова наклоняется вперед.
– Это как-то связано с тем делом, которое вы сейчас расследуете?
– Мы предполагаем, что да, – отвечаю я.
– Ого, – говорит Юханне. – Когда он был тут, не делал ничего особенного, в основном сидел в номере или в баре. Я не думала, что дело, которым он занимается, настолько…
– Опасно? – спрашиваю я. – Мы ищем серийного убийцу, сбежавшего из лагеря в России. Думаю, он едет сюда, в горный дом, куда мы сейчас собираемся.
– Вашу мать, – вздыхает Юханне. – Наверное, мне стоило запросить у начальника полиции разрешение на оружие?
– Ну, – говорит Гуннар с едва заметной улыбкой на тонких губах. – Теперь уже слишком поздно.
– А у вас есть? – Лицо Юханне появляется в зеркале заднего вида. – Разрешение на оружие?
– Не-а. – Гуннар качает головой. – Я тут в отпуске.
– А я вообще больше не работаю в полиции, – добавляю я.
Долгое время мы едем молча, и вдруг Юханне приподнимается, хватается за подголовник кресла и машет рукой.
– Остановитесь, – говорит она. На улице идет дождь, и облака, за которыми я слежу с самого Свольвера, кажется, движутся с нами в одном направлении.
– Что такое? – насмешливо спрашивает Гуннар в зеркало. – Хотите развернуться?
– Нет, – отвечает Юханне, широко улыбаясь. – Мы на месте.
Глава 98
Здесь каменистая местность, открытая большой воде северного моря. Над нашими головами острая гора делит пейзаж надвое.
– Поднимемся здесь, – говорит Юханне. – Следуем по горному склону, пока не поднимемся на плато с видом на Сюнндалсфьорд. Оттуда уже начнем поиски. Тут много озер, но не так много домов.
– Сколько это займет времени? – спрашивает Гуннар.
– Максимум час на подъем, – она ухмыляется. – Если вы сможете держать темп.
Я в последний раз оглядываюсь перед тем, как начать путь. Море спокойное, но все же мелкая рябь бежит по его поверхности.
– Лучше уж гора, чем фьорд, – шепчу я себе и начинаю путь к тропинке, идущей от парковки между галькой и березняком.
Еще до того, как мы добираемся до подножья горы, меня тошнит три раза. Я замерз, винтажные ботинки насквозь промокли, а куртка из овечьей кожи съежилась от дождя. Гуннар и Юханне стоят на груде камней выше и ждут меня.
– Я же говорил, тебе нужно походное снаряжение, – уныло произносит Гуннар, когда я наконец забираюсь к ним. Его мокрое от дождя лицо приобрело здоровый розовый оттенок. Я же ощущаю себя ближе к смерти, чем когда-либо. Я не чувствую своего лица и замерз, как мокрая собака.
– Вот, держи, мужик. – Гуннар снимает походный рюкзак, достает оттуда всепогодную куртку и кидает ее мне. – Надень что-нибудь, пока не замерз до смерти. Наверху будет еще холоднее.
– У меня только лицо мерзнет, – ворчу я, нехотя беря куртку, и снимаю свою промокшую из овечьей кожи.
– А от этого у тебя нет таблетки? – спрашивает он, возвышаясь передо мной на камне, уперев руки в бока.
– Нет, – бормочу я и надеваю куртку. – У меня вообще нет таблеток, и ты это знаешь.
– Идем дальше? – Юханне хлопает в ладоши и с вожделением смотрит на гору.
– Да, – киваю я и прижимаю руки к лицу, чтобы убедиться, что оно все еще на месте. – Само собой. Только давайте не будем дышать так много.
– Перебрали свежего воздуха? – спрашивает Юханне, когда мы поднимаемся на плато. Она стоит, неестественно широко расставив ноги и положив руки на бедра, видимо, изображая мэнспрединг
[25] посреди гор. Плато протянулось всего на несколько сотен метров вперед. Почва здесь неглубокая, каменистая и неплодородная. Я прислоняюсь к одному из камней, достаточно большому, чтобы укрыться под ним, и накидываю куртку из овечьей кожи поверх всепогодной. Тело ломит, и не только от отсутствия таблеток, но и от болезненных мурашек, пробирающих каждую мышцу.
– Мне надо передохнуть, – скулю я, притягивая ноги ближе к телу, чтобы защитить их от дождя. Ветер дует прямо с моря, отчего мох на склоне топорщится.
