– Если ты принесешь воды из болота, – отвечаю я и протягиваю ему кофейник.
Гуннар недовольно хмыкает, хватает кофейник и исчезает за дверью.
Я иду за ним, чтобы подождать в дверях, где обращаю внимание на два выключателя за шторами одного из окон. Я нажимаю на них, и вскоре надо мной начинает мерцать газосветная трубка.
В ожидании Гуннара я стою и осматриваю комнату. На стене над диваном и креслами висит стеллаж, полки заполнены пластинками и различными журналами кроссвордов. Сверху стоит проигрыватель с одной колонкой рядом. За кухней есть дверь. Я открываю ее и вижу крошечную спальню с двуспальной кроватью, занимающей все пространство, и окно, занавешенное красными шторами. Кровать не убрана, словно последний, кто тут был, оставил ее так, потому что собирался вскоре вернуться. В комнате кисловатый спертый воздух.
Я слышу, как заходит Гуннар, и подхожу к полке с проигрывателем, пока он ставит кофейник.
Я сажусь на корточки и вставляю вилку в розетку внизу. В динамике раздается слабый звук. Поднимаю иглу и ставлю ее в начало пластинки, лежащей на шпинделе.
– Что ты творишь? – спрашивает Гуннар, когда в динамике снова раздается треск. Вскоре слышится высокий женский голос в сопровождении приглушенных звуков флейты и гитары.
– Это она, – шепчу я, держа в руке пустой конверт от пластинки, и рассматриваю детский рисунок на обложке. – Сольвейг Борг.
Мы спокойно стоим и слушаем музыку и ее голос, пока я вдруг опять не замечаю волосы женской фигуры, сидящей на диване.
– Не стоило нам, наверное, – говорю я и поднимаю иглу.
– Да, – подтверждает Гуннар, отвернувшись от умерших. – Не стоило.
– Мне нужно подышать свежим воздухом, – говорю я и кладу обложку на место. Гуннар снимает кофейник с плиты.
– Хорошая идея, – соглашается он и насыпает кофе в кофейник.
Мы берем кофейник и две кружки и садимся на ступеньках. Снег идет все сильнее. Гора над хижиной затянута серым туманом, а земля вокруг болота покрыта тонким слоем свежевыпавшего мокрого снега.
– Хотя бы ветер стих, – замечает Гуннар.
– Сколько времени? – я дую на кофе, и пар попадает в лицо. Я почти забыл, как тут холодно.
– Скоро четыре, – отвечает Гуннар.
– Может быть, позвонить ей? Узнать, спустилась ли она?
– Еще рано.
Я обвожу взглядом двор и рассматриваю черную поверхность болота между хижиной и подножием горы. Болотная вода как будто проглатывает все оттенки цветов вокруг, так что все – домик, гора, деревья, снег и туман – погружается в бесконечную темноту.
– И все-таки, – говорю я, сжимая кружку. – Хорошо быть в курсе.
Гуннар ставит свою кружку на ступеньку и достает из кармана куртки телефон.
– Автоответчик, – наконец говорит он и отключается. – Наверняка внизу, на каменистой дороге, связь плохая. Я удивлен, что нам вообще удалось куда-то позвонить отсюда.
– Да, – я кошусь на покрытую снегом землю и на болото. – Наверняка.
– Что такое?
– Я замерз, – отвечаю я.
– Пойдем в дом?
– Нет, мерзну не в этом смысле. Я встаю и делаю несколько шагов от ступенек и смотрю на тяжелую завесу туч над нами.
– А? А есть еще и другой смысл?
– Есть, – бормочу я и топаю ногами, чтобы согреться. – Есть и другой смысл.
Гуннар коротко и неубедительно смеется и затихает.
– Расскажи.
– Сложно объяснить, – говорю я.
– Попробуй. Времени у нас более чем достаточно.
– Как будто тело пытается разбудить тебя, подготовить к чему-то. Такое же предчувствие было у меня в последний вечер с Фрей, перед аварией, и в последний раз, когда я был тут, на севере. Словно я вот-вот во что-то вступлю с закрытыми глазами и…
Где-то недалеко раздался слабый гул – низкий металлический звук, которому не место здесь, в горах. Я останавливаюсь, пытаясь определить направление, откуда он идет.
– Ты планируешь отвечать?
– Ты о чем? – спрашиваю я.
– У тебя телефон звонит. Будешь отвечать?
Я открываю карман куртки и ощупываю его в поисках телефона.
– Это не у меня, – говорю я.
– Точно?
– Да, черт, сам посмотри! – говорю я, достаю телефон и показываю Гуннару черный дисплей.
Несколько секунд мы стоим и смотрим друг на друга, прежде чем перевести взгляд на полуоткрытую дверь.
Глава 102
Мы спешим в дом и останавливаемся посреди комнаты в поисках источника звука.
– Где он?
– Кажется, звук идет от дивана, – отвечаю я.
– Ищи, – командует Гуннар, отступая на шаг назад.
Я наклоняюсь над диваном к трупу Сольвейг Борг. Наконец я обнаруживаю черный провод, торчащий у нее в руке, который идет вниз по платью к полу и заходит за шторы. Монотонный механический звонок вонзается в уши.
– Это он, – говорит Гуннар. – Возьми телефон.
Я аккуратно берусь за провод у костяшек пальцев и слегка тяну, но ничего не получается. Только тело движется ко мне, слегка накреняясь в бок, словно труп сделан из картона. Затем я пытаюсь крепко держать провод одной рукой, разжимая ее пальцы второй. Рука холодная и твердая, как будто берешься за ветку в лесу. Я продолжаю как можно осторожнее вращать запястьем, отвернувшись от высушенной кожи лица перед моим носом, и дергаю провод второй рукой, чтобы освободить телефон.
Раздается глухой щелчок – мне наконец удается разжать пальцы, но в этот момент звонок прекращается, и между нами снова воцаряется тишина. Я вижу черный телефон для пенсионеров «Доро» на коленях у трупа, покрытый тонким слоем пыли, присохшей тканью и отслоившейся кожей. Наконец мне удается высвободить телефон, после чего я складываю ее руку как прежде и отступаю назад с телефоном в руке.
Там более сорока входящих вызовов. Первый еще прошлым летом, после чего пауза с октября до недавних дней, где звонки возобновляются.
– Это Борг, – говорю я. Последние три звонка с одного мобильного номера. «Инопланетянин звонить домой»
[26].
– Что ты делаешь? – спрашивает Гуннар, когда я собираюсь нажать на кнопку «вызов».
– Только одно, – говорю я и поднимаю телефон вверх. Я держу большой палец на кнопке и криво улыбаюсь. – Посмотрим, сколько он сможет ждать и как перезвонит сюда.
– Он на это не купится.
– Если бы ты только знал, – продолжаю я, – как у человека иногда сильно желание поверить. Как глубоко искажены могут быть его представления, и как ему хочется вдохнуть в них жизнь. Фрей мертва, и тем не менее не проходит ни дня, чтобы я не просыпался в ожидании встречи с ней. Люди хотят верить.
