Дмитрий Тесленко с солдатом выгрузил боеприпасы. Он мог бы покинуть позицию. Никто его за это не укорил бы. Но он увидел прорвавшийся к окопам батальона танк, взял две гранаты и кинулся с фланга к танку. Подвозчик боеприпасов подорвал танк врага и помог отбить атаку немцев. Затем, когда бой затих, Дмитрий Тесленко отправился за очередным грузом.
Комбат и другие офицеры, видевшие подвиг подвозчика боеприпасов, были восхищены мужеством и какой-то обстоятельностью этого смелого парня: бой выиграл и поехал себе спокойно по своим делам. Надо будет, еще танк подобью. И немцев, сколько надо, уничтожу. А так я обыкновенный подвозчик.
Доложили о подвиге Тесленко командиру полка. Тот вызвал подвозчика, поговорил с ним по душам накоротке и спросил без долгих слов: «Есть у тебя какая-нибудь просьба?» – «Так точно, есть! В боевую роту хочу, товарищ полковник! Больше ничего не хочу…» Командир полка улыбнулся, сказал скупо: «Быть тому. Ступай», – и в тот же день Дмитрия Тесленко перевели в тот самый батальон, которому он помог отбить атаку врага.
ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ
Артиллерийский дивизион Бундича располагался на стыке секторов самого слабого места в системе обороны Севастополя. Кроме того, батареи оказались без пехотного прикрытия, когда на позиции Бундича стала накатываться двуединая волна: вражеских танков и автоматчиков.
Борис Бундич с помощью тягачей выдвинул на специально подготовленные места тяжелую армейскую артиллерию, но использовать ее и другие орудия и расстреливать противника прямой наводкой он не мог: отступающие советские роты мешали ему, не бить жепо своим. А «двуединая волна» подходила к дивизиону все ближе. Если немцы ворвутся на ключевую в обороне города высоту, положение севастопольцев заметно ухудшится.
Двенадцать расчетов дивизиона Бундича стоят у орудий, готовые открыть огонь прямой наводкой и смести с лица земли все и всех: отступающих советских солдат, а также танки и пехоту немцев. Нервы натянуты до предела. Сто метров от пушек до «двуединой волны», треск автоматных выстрелов, грохот танковых орудий. 70 метров. 50 метров. 40 метров. Советские пехотинцы проваливаются в окопы… До «вражеской волны» всего 30 метров.
– Огонь! – крикнул командир, и взлетели на воздух вместе с крошевом взрывов части разорванных в клочья передних шеренг немцев.
– Огонь! – крикнул командир, и туда же улетели те, кто шел чуть позади.
И танки горели, и люди гибли десятками. И удивлялись немецкие военачальники: какой рисковый у русских командир, как точно он угадал момент артиллерийского огня!
«СОН БЕШИК», ИЛИ «ПОСЛЕДНИЙ В ЛЮЛЬКЕ»
Кафур Мамедов родился в азербайджанском селении Говсаны в семье кирщика Насира Азиз-оглы. Каждый день отец уходил на работу. Он заливал киром, густым затвердевающим мазутом, плоские крыши домов, и дел у него в Говсанах хватало, а значит, и денег.
Рождению Кафура радовалась большая семья: родители, братья и сестры. Кафур был «сон бешик», «последним в люльке», самым младшим ребенком Насира Азиз-оглы и Пюсты-ханум.
Вскоре мало работы стало у кирщика в Говсанах, и семья переехала в Баку и поселилась в домике на окраине азербайджанской столицы. «Сон бешик» рано пошел работать, устроился учеником в типографию, получил специальность наборщика.
22 июня 1941 года, рано утром, Кафур пошел с приятелем ловить рыбу и до вечера просидел на берегу моря. Возвращаясь домой с богатым уловом, друзья удивились: в городе было темно, не зажглись уличные фонари.
Пюсты-ханум не обрадовалась улову, не обратила внимания на «последнего в люльке». Она «первого в люльке», она старшего сына собирала на фронт, на войну. Тревожные глаза матери, грустное лицо отца, оставшегося не у дел и не знавшего, чем помочь жене, матери своих детей, поразили Кафура. Война была так далеко. Война была близко-близко, за порогом дома, война была в доме. Не скрыться от нее, не уберечь от нее сыновей.
Проводили они на фронт старшего сына, Касима. А затем и среднего сына, Мухтара, собрала мать на фронт, и стали письма приходить к ним в дом, треугольные, солдатские. Ждала письма мать по-матерински. Радовался им отец по-мужски, стараясь неосторожным словом не всколыхнуть в сердце Пюсты-ханум тревогу. Завидовал братьям «сон бешик», надоевший военкому, постоянно повторявшему: «Тебе еще рано воевать, ступай домой».
Уходил он домой, по утрам уходил на работу, верстал тексты плакатов, старательно верстал, хвалили его. Хвалить хвалили, а на фронт не пускали. Однажды верстал Кафур Мамедов плакат о подвиге Николая Гастелло, позавидовал герою и после работы пошел в горвоенкомат. Но и в этот раз ответ был тот же. И в следующий раз. У Кафура щетина суровая, мужская (так ему казалось в те дни) появилась и усы в рост пошли, а военком все твердил и твердил свое:
– Рано тебе воевать!
Но однажды майор изменился в лице. Он просмотрел медицинские справки Кафура, сына Насира Азиз-оглы:
– Отправляю тебя в учебный отряд батальона морской пехоты.
Слишком большая разнарядка пришла в Баку по формированию батальонов морской пехоты. Война требовала много людей, все больше и больше людей.
Пришел «последний в люльке» в отцовский дом, и Пюста-ханум все без слов поняла. И на следующий день отец и мать проводили «сон бешика» на войну, и остались они в Баку жить-поживать да сыновей ожидать. Долго ждали они сыновей. Отец долго ждал-переживал, а у матери это «долго» в пять раз надо увеличить. Такая уж у них, матерей доля. Вроде рядом они с мужьями живут. А время материнское по другим законам движется, быстрее, чем время мужское, даже отцовское, – когда мать с фронта весточки ждет, детей ждет.
Солдатские треугольники, как кукушки, отсчитывали время матерей. «Ку-ку». Я жив и здоров, мама родная. И я, сынок, жива и здорова. Самое больше придумано кем-то зло для матерей – когда дети их умирают раньше них. «Куку». Солдатская похоронка. И время делает резкий скачок. И стареет мать, и тускнеют глаза ее, а в походке, в осанке появляется что-то оттуда, откуда приходят похоронки.
Хорошие были сыновья у Пюсты-ханум и Насира Мамедова, часто посылали они письма отцу и матери. Мы живы. И вы живите. «Ку-ку».
…Учебный отряд в составе батальона морской пехоты прибыл в Севастополь в начале героической обороны. Лики войны потрясли Кафура. Даже страшно было некоторое время. Но страх быстро прошел. Не так быстро прошло недоверие к юному бакинцу бывалых моряков. Даже боцман, не очень старый морской волк, но большой любитель и мастер приколов, долго приставал со своими шутками к «краснофлотцу» Кафуру Мамедову, повторяя ехидно-благодушно:
– Салага ты еще. Ой, салага!
Кафур, южный человек, горячий человек, мог проплыть несколько километров по морской волне. Но в морских походах он еще не участвовал. Выходит, он действительно пока еще салага? Терпел Кафур, дела ждал, боя ждал. И дождался он первого боя, штыковой атаки. И четверых фашистов заколол. Получил ранение, остался в строю. Боцман тоже хорошо поработал в штыковой. Но на то он и боцман! А этот-то бакинец еще совсем малец, а как орудует штыком и прикладом! Любо-дорого посмотреть.
