И вдруг на окраине рощи ухнул взрыв. Его тут же догнал другой, третий. Бойцы нырнули в окопы, землянки, прижались отчаянно к прохладной еще свежей земле. И пошел бомбовый ураган реветь взрывами, тяжело ревели снаряды, низко ухая, вгрызаясь в землю, разнося ее в клочья, в пыль-труху.
Сколько длится артобстрел? На этот вопрос по-разному отвечают штабисты, командиры, планирующие операции, и солдаты, офицеры, генералы в окопах, землянках, блиндажах и дотах. Первые дают точный ответ: 30 минут, или 45 минут, или 60 минут. Евгению Галашину артобстрел показался вечностью. Он и был, тот бомбовый смерч, вечностью.
Вдруг стало тихо. Младший лейтенант Галашин вышел из землянки и застыл в удивлении: березовая роща, дерево к дереву, ветка к ветке, лист к листу – вся полегла под ударами немецких бомб. Ни одного деревца, пусть очень маленького, не спаслось. Немцы бомбили рощу так основательно, будто приказ они получили от Гитлера: все до единой березы уничтожить.
Командир минометчиков, бывалый майор, свистнул от удивления, но быстро взял себя в руки, организовал людей. Они подсчитали потери (не березы они погибшие считали, а солдат и офицеров), и командир приказал младшему лейтенанту Галашину отправиться в штаб полка с донесением. Он еще сказал почему-то: «Долго жить будешь, Евгений Алексеевич, коли пережил такое!»
Зачем он сказал эти слова, непонятно, но жить младшему лейтенанту, студенту второго курса МГУ, действительно хотелось. И очень долго.
Он выполнил задание, вернулся в батальон.
Бои под Синявином разгорелись тяжелые. Минометчики вели обстрел немецких позиций, поддерживая пехоту. «Химики» помогали им, чем могли. Однажды под вечер комбат приказал младшему лейтенанту Галашину отправиться в штаб полка и сообщить командиру, что в батальоне мины на исходе.
Молодой офицер побежал по полю. То там, то здесь ухали снаряды. Галашин почувствовал удар в правую руку, но, разгоряченный бегом, не обратил на это внимание. Артобстрел усиливался. Тяжелый грохот взрывов гнал младшего лейтенанта по полю, по пологому овражку, по перелеску, опять по полю к лесу – там находился штаб.
Он передал сообщение комбата командиру полка, и тот воскликнул: «Галашин! Да ты же ранен!» Евгений Алексеевич посмотрел на правую руку: она была вся в крови, и правый бок был весь в крови, и брюки. И только теперь Галашин почувствовал усталость, даже не усталость, а полную беспомощность. Он потерял сознание.
Его положили на телегу, рядом сели раненые бойцы, санитар. «Долго будешь жить, лейтенант», – то ли кто-то сказал, то ли почудилось ему, и под мирный скрип колес он провалился в забытье. Иной раз сознание прояснялось, он видел небо, синее, безоблачное, без солнца. Чтобы увидеть солнце, уже не жаркое, ему нужно было приподняться. Но слабость тут же «выключала» сознание. А может быть, и не сознание, может быть, он просто спать очень хотел после бессонной недели боев, а сил и необходимости сопротивляться нормальному для крепкого молодого человека желанию у него, потерявшего много крови, не хватало.
В очередной раз он очнулся от непонятной возни в телеге и воющего шума в небе. «Спасайся, кто может!» – крикнул кто-то.
Телега остановилась. «Мессеры», свободные охотники, напугали санитара, раненых, остановили смирную, старую лошадь. Солдаты увидели самолеты врага загодя и, спрыгнув с телеги, рассыпались по полю, приникли к земле: кто-то к кочке, кто-то к кустику прижался, кто-то к деревцу.
Мог бы и Галашин кинуться вслед за ними, оставив лошадь старую одну-одинешеньку. Да слабость была сильнее желания жить. Она сковала тело его, волю, силу. Только глаза она не смогла закрыть и «вырубить» мысль.
Он смотрел в небо, слышал воющий звук «мессера» где-то сзади, грубый треск пулеметной очереди, и не мог подняться. И лошадь почему-то не двигалась с места: то ли от страха, то ли по какой-то лошадиной задумке.
Свободный охотник вырвался откуда-то сзади, пролетел совсем низко, удалился, развернулся и ринулся на русскую телегу, одинокую. Любили немецкие асы безнаказанную охоту!
После войны они хвалились о своих победах, о сбитых самолетах. Герои. Холеные, гордые, говорливые, они почему-то забывали рассказывать о расстрелах беженцев, устремлявшихся на восток, о мирных украинских, белорусских, русских деревнях… Герои! Ни один немецкий ас не ответил на Нюрнбергском процессе за свои проделки. А жаль. А зря.
Галашин видел, как черный «мессер», плавно снижаясь, летит прямо на него, он ясно и четко видел жесткое лицо фашистского летчика, он хотел подняться, что-то сделать, как-то защититься, но – слабость была сильнее. Он вжался в дно телеги и, кажется, спиной почувствовал каждую соломинку под собой.
Опять промазал ас и разозлился, и развернул свой «мессер»…
«Долго жить будешь!» – услышал он голос санитара, который помогал ему выбраться из-под телеги. Как оказался под ней младший лейтенант Галашин, он и сам сказать не мог. Видно, слабость все же сдалась, видно, желание жить одолело ее.
Евгений Алексеевич быстрее многих сверстников-однокурсников начал «мирную» жизнь. Он окончил МГУ, стал крупным химиком, известным своими открытиями далеко за пределами СССР. Жил он долго и счастливо. Об участии в Великой Отечественной войне говорил нечасто, но честно: «Повезло мне. Трижды повезло!» – и вспоминал бывалого майора и разведчика.
После госпиталя направлен в Ачинское военное училище, где преподавал математику и химию. После конца войны продолжил учебу в МГУ с третьего курса, затем начал работать в НИИ МГБ. Защитил диссертации, сначала кандидатскую, затем докторскую. Лауреат Государственной премии. Во время работы награжден орденом Боевого Красного знамени. после выхода на пенсию в 1973 году стал заведующим кафедрой Московского Государственного Университета, профессор. Зарегистрировал открытие с приоритетов от 1967 г., (рост органических кристаллов в пучке света). Похоронен с воинскими почестями на Донском кладбище.
ЧУВСТВО ЖИЗНИ И ЧУВСТВО СМЕРТИ (У СТАНИЦЫ НОВО-МИХАЙЛОВСКАЯ)
В начале августа 1942 года ожесточенные бои шли под Краснодаром. Немцы заняли станицу Ново-Михайловскую. Группа автоматчиков получила приказ выбить немцев из станицы. Лейтенант Степанюк повел бойцов в бой, прорвался на окраину станицы. Немцы закрепились на улицах, им постоянно подходило из-за Кубани подкрепление. Степанюк тоже получал пополнение, но незначительное.
Весь день шли упорные уличные бои.
Утром немцы открыли по позициям русских артиллерийский и минометный огонь. Затем бросили в атаку танки. Степанюк получил приказ отойти. Но русские продержались еще целые сутки. Противник решил ударами с флангов окружить упрямцев, и только теперь группа Степанюка начала отход. Командира ранило, он остался лежать «на ничейной земле», на открытом пространстве, простреливаемом фашистами.
Части Красной армии в Краснодаре, 12 февраля 1943 года
