– Швалов! Только не останавливаться! – тихо сказал Якубовский, так тихо, будто боялся, что громкое слово взорвет лед.
Медленно катила машина, медленно волнилась Ладога. И настороженно, но ровно гудел мотор. Лед стал крепче. Протоку у банки Астречье миновали. И повеселели, и облегченно вздохнули: завтра можно пускать по дороге грузовики.
В очерке «Ради тебя, Ленинград!», напечатанном в сборнике «На Дороге жизни», Б. В. Якубовский пишет, что им попадались встречные пешеходы, которые, оказавшись по делам на Большой земле, «возвращались в родной осажденный город». Конечно же, были и такие путники. Шли они в Ленинград бороться с врагом. Шли к детям и старикам-родителям в надежде хоть чем-то им помочь.
Но были и другие путники. Они шли из Ленинграда. Поэт Александр Межиров написал о них в стихотворении «Ладожский лед» так:
…Самый страшный путь
из моих путей!
На двадцатой версте
как я мог идти!
Шли навстречу из города
сотни
детей…
Сотни детей!
Замерзали в пути…
Одинокие дети
на взорванном льду —
Эту теплую смерть
распознать не могли они
сами
И смотрели на падающую звезду
Непонимающими глазами…
Из-за этих-то детей и других ленинградцев пошел на риск генерал Лагунов. И риск оправдал себя. Движение по «Дороге жизни» началось на два-три дня раньше установленного Военным советом срока.
ШОФЕР ТВЕРДОХЛЕБ
Он вез боеприпасы из Кобоны. Дело серьезное. Взрывоопасное. Погода в ту ночь на озере была сносная. Немцы не обстреливали трассу снарядами. Лишь изредка бабахнет где-то вдалеке, да осветительные ракеты взлетают у берега.
Вдруг шофер услышал шум немецких самолетов. Он выглянул из кабины, а в это время в небе повис «фонарь» – немецкая осветительная ракета на парашюте. Медленно опускалась она, освещая ползущие по ледовой трассе грузовики, нагромождения торосов, палатки регулировщиков, столбики фонарей и черные силуэты фашистских самолетов, пикирующих на «Дорогу жизни».
Один из «мессершмиттов» прицепился к грузовику Твердохлеба, два раза пролетел над ним, советский шоферувильнул от быстрых пулеметных стрел. В третий раз немец прошил очередью бензобак. Машина загорелась. Машина с боеприпасами!
Твердохлеб выскочил из кабины, снял телогрейку, взлетел на крыло и стал сбивать пламя. Немецкий летчик пошел на четвертый заход, но пули пролетели мимо. Он пошел на пятый заход, но расстрелять машину Твердохлеба ему не дали советские истребители, появившиеся в светлом ночном небе. Твердохлеб тем временем дрался с огнем. Он победил в этом поединке. Затем осмотрел двигатель, не обнаружил повреждений, взял в кабине заводную ручку и только теперь увидел свои обгорелые руки, и только теперь он почувствовал страшную боль.
Но надо завести движок, надо доставить боеприпасы на фронт. Надо.
Он с трудом крутанул ручку, мотор заурчал. Твердохлеб сел в кабину. Руки отказывались держать руль. Нужно было заставить их. И он заставил боль отступить. Он доставил груз по назначению. Боеприпасы еще не разгрузили, а он потерял сознание.
«Пришлось трошки в санбате полежать», – напишет он в своих воспоминаниях. А после санбата – сразу в рейс.
МАНДАРИНОВЫЙ РЕЙС
В те декабрьские дни Твердохлеб возил детей из Ленинграда в Борисовую Гриву, откуда детей отправляли на восток. Слабые, хрупкие они сами не могли вылезти из кузова. Шофер брал их на руки, удивляясь, какие же они легкие, и осторожно ставил на землю. Тоненькие, бледные, хрустальные люди-дети с уставшими глазами.
Помогал детишкам Твердохлеб, смотрел на них, и злость рождалась в нем, злость дикая, и хотелось ему на фронт, хотелось взять в руки автомат и убивать фашистских гадов… Но здесь он должен был нести службу боевую, здесь – на «Дороге жизни».
Однажды вызвал его начальник склада и сказал, чему-то радуясь:
– Повезешь очень важный груз. Быстро под погрузку.
– Что еще за груз? – удивился шофер: чего он только не возил из Ленинграда и в Ленинград.
– Мандарины! – улыбался пожилой офицер-снабженец. – Завтра начинаются новогодние елки!
Важный-важный, радостный-радостный пожилой офицер!
– Из Грузии прислали, – говорил он, и Твердохлеб заражался его радостью: Новый год, однако, детям мандарины нужно привезти.
Детям, которые и хлебушку-то рады, которые о мандаринах и мечтать не могли, везли Твердохлеб и его друзья новогодний подарок из Грузии.
Быстро гнали они грузовики. Чем быстрее приедут, тем быстрее праздники начнутся, и вспомнят ребятки мирные дни, и возьмут в руки мандарины, и несмелыми ручками очистят их, вдыхая аромат детства, и станет им чуть-чуть веселее жить в блокадном городе.
Ради этого чуть-чуть гнали машины шоферы, мечтая только об одном: чтобы фашистские стервятники не появились над тихим озером.
Они появились.
Несколько раз Твердохлеб уходил от пулеметных очередей. Одна из них прошила кабину, и разнесло вдребезги лобовое стекло. Шофер остался жив. Но как вести машину в тридцатиградусный мороз с разбитым лобовым стеклом?! Да никак! Ни один современный водитель не согласится на такой эксперимент по доброй воле.
У Твердохлеба воля была добрая. Он гнал машину вперед, в город, не обращая внимания на встречный ветер, на жуткий холод. Человек-то он был еще молодой, красивый, о девушке мечтал, о жене то есть. А тут студеным ветром по лицу бьет так сильно, что волей-неволей мысли в голову лезут: обморозишь лицо – какой ты жених? А потом эти мысли улетают, и в сердце остается только одно желание – сделать новогодний подарок ленинградским детям…
Он вовремя привез в город мандарины. И лицо при этом не обморозил. «Ничего, обошлось», – напишет он позже в воспоминаниях.
КАК ШОФЕР ВРАЧЕЙ ЛЕЧИЛ
Шофер А. Д. Тиханович, бывалый человек, опытный шофер, к ноябрю 1941 года «фронтовой солдатской жизни хлебнул сполна». Из окружения вышел, сел за баранку полуторки, мотался по военным дорогам и попал вместе со своей ротой на Ладожское озеро. Мороз трескучий, метели по-волчьи воют, заметают дороги, торосы дыбят.
Первое задание получил Тиханович от командира роты для водителя обычное: перевезти врачей из Военно-медицинской академии на Большую землю. Молодые, веселые люди в черных шинелях, брюках навыпуск, ботинках – щеголи.
Шофер удивился: как можно щеголять в офицерских шинелях в такой ветер, в такую стужу? Но молодые офицеры держались уверенно, а ему, рядовому водителю, не положено вопросы задавать. Получил приказ, сказал: «Есть!» – и за руль.
