Тут уж Дятлов отпираться не стал:
– Не в этом. Думаешь, мне Вилли не предлагал вариантов, вплоть до покупки дома в любой стране мира? Для него это вообще семечки. Но я как-то сам привык справляться. Вот побываю в этом вашем мире, подниму на дороге пару камешков – и проблема решена, верно? – добавил он своим обычным насмешливым тоном.
– Ага. Я тебе про эти камешки обязательно напомню. Надеюсь, хоть это мне позволено сделать?
– Это можно, если вдруг забуду. Ладно, Данк, побежал я. За пару часов управлюсь, а там уж начнем готовиться к вечернему мероприятию.
Поцеловал меня в краешек рта и был таков. Я разочарованно вздохнула, снова натянула одеяло по самую макушку и уснула незаметно для себя самой. Разбудили меня жара и духота. Я поскорее ногами отпихнула подальше от себя легкое, но очень теплое пуховое одеяло, скатилась с кровати и подбежала босиком к окну. Распахнув створки настежь, жадно втянула носом и ртом влажный аромат нагретой земли, уже засыпающих, но вдруг разбуженных веток, тающего снега. Обманчивое ощущение жары мигом исчезло, так что я снова приволокла к окну кресло-мешок, прихватила одеяло и устроилась с видом на закат. Прикрыла глаза, но веки все равно заливал багрянец.
Что-то стремительно пронеслось за окном, еще и еще раз. Я открыла глаза и недоуменно захлопала ресницами: на подоконнике, тесня друг дружку, рассаживались рядками совсем маленькие птички с бело-синими головками и желтыми грудками, заполошно крутились на месте, чирикали и поклевывали друг дружку, отвоевывая пространство. Они в спешке заполняли подоконник и карниз, как студенты аудиторию, словно не замечая, что я тут сижу на расстоянии вытянутой руки от них. Вроде и были встревожены, но старались не показывать этого… Ну, или мне так показалось.
– Эй, вы чего это? – спросила я негромко, чтобы не пугать птичек еще больше. – С курса сбились? Но вы же вроде не перелетные…
«Лазоревки, – пробудилось в моей памяти название. – У меня жила пара таких птичек, когда я была Деей. Их Орлик для меня поймал».
Стоило мне мысленно произнести это имя, как снова бросило в жар. Я уже понимала – что-то назревает, что-то непременно случится прямо сейчас. Скинула с себя одеяло, и птички восприняли это как давно ожидаемый сигнал, потому что дружно устремились ко мне, облепили плечи, кто-то самый нахальный пристроился даже у меня на макушке. Теперь они разом успокоились, знай себе распевали и наводили марафет с таким невозмутимым видом, словно я была их любимым деревом, защитой и гнездом одновременно.
– Орлик, – прошептала я, дыша глубоко и медленно, – где же ты?
А потом уселась боком на подоконник и перекинула ноги наружу. Птички сидели как приклеенные, пока я неловко, на животе, сползала вниз, на ощупь искала выступ под окном, на котором стоял прошлой ночью Сашка. Но, едва я оказалась на земле, лазоревки брызнули в разные стороны с облегченным писком, рассеялись среди деревьев.
Солнце слепило, пришлось отойти за ближайший ствол. Я лихорадочно снова и снова оглядывала просторный сад и наконец увидела: за полянкой с причудливым прудиком, прижавшись спиной к железной ограде, стоял человек. Лица против света я разглядеть не могла, но разве не узнала бы его в любой толпе? Кажется, я закричала, всплеснула руками и бросилась к нему.
Когда между нами осталось шагов десять, я вдруг застыла, прижала руки ко рту. Орлик, сложив руки на груди, опирался о забор спиной и одной ступней. Смотрел на меня в упор, внимательно, без улыбки. Я попыталась сделать еще шаг и вдруг ощутила такой болезненный удар прямо в сердце, что дыхание прервалось и я села на жухлую траву, закрыла голову руками.
Когда Орлик подбежал, я просто захлебывалась слезами. Вся горечь несбывшегося, все поруганные мечты, моя жизнь, мое прошлое, моя любовь – разом накатили и захлестнули. Орлик подхватил меня на руки, спросил испуганно:
– Дана, что произошло? Я тебя испугал? Тебе плохо?
– Я Дея, Дея, – только и смогла выговорить я.
И увидела, как щеки и лоб его заливает смертельная бледность, в глазах рождается смятение. А в следующий миг он прижал меня так крепко, что я ничего уже видеть не могла, только жадно вдыхала родной запах, поражаясь тому, как хорошо помню его. Разве не так пахла кожа моего любимого в тот день, когда я украсила его волосы цветами под жарким солнцем, на поляне в Навии?
– Так ты вспомнила, – выдавил он, едва справляясь с голосом. – До своего совершеннолетия. Да, я слышал, такое бывает. Но не ожидал…
– Я вспомнила, – шепотом подтвердила я.
Орлик завертел головой, прикидывая, куда меня посадить, не нашел, поэтому просто поставил ногу на плетенный из веток бортик пруда, а на нее усадил меня, лицом к себе. Стянул куртку и бережно накинул мне на плечи. Кажется, мне еще никогда не приходилось видеть его таким растерянным. Блуждая взглядом по моему лицу и волосам, он хрипло спросил:
– И что же теперь, Дея?
– Я не знаю, – забормотала я. – Я ничего пока не знаю.
– Черт, я миллионы раз представлял, как это будет, когда ты все вспомнишь, а вот сейчас не соображаю, что делать и что говорить.
– Я с ума сходила, думала, что ты умер, – укорила я его, понемногу приходя в себя. – Почему ты так долго не давал о себе знать?
– Дея, если бы я знал, что ты вспомнила! Но я не знал. Собирался появиться, когда разберусь с кое-какими проблемами, но особо не спешил, потому что думал, что буду таким же опасным чужаком для тебя, как прежде, да и другим не особо в радость.
– Но ты ведь приходил, разве нет? Ты бывал у дома?
Орлик не стал отпираться:
– Бывал. Приходил посмотреть на тебя, пока ты болела. Ну и проверить, все ли в порядке.
– Ага, подглядывал, а трудно было хоть раз стукнуть в окошко?! Записочку оставить? – В негодовании я ткнула Орлика кулаком куда-то в плечо, но тут же похолодела от ужаса, потому что он дернулся и глухо застонал. – Ой, прости, прости меня! Я совсем забыла про рану! Как она, кстати?
– Заживает, – все еще сдавленным голосом ответил он. – Да неважно, не думай об этом. Извини, что не стукнул в окошко, ты была такая слабая, все время спала.
– Но ты и вчера приходил, – пробормотала я и ощутила, как жаркой волной заливает лицо.
– Приходил, – без всякого выражения в голосе подтвердил Орлик.
Значит, знает, что я целовалась с Сашкой уже после того, как вспомнила его. И что теперь говорить, как объясняться? От растерянности я снова тихонько заплакала, а Орлик погладил меня по лицу, отирая слезы, приглаживая растрепавшиеся волосы.
– Не надо, Дея. Не плачь, родная моя. Я поклялся себе, что ничего не разрушу в твоей новой жизни, ничем ее не усложню. Я искал тебя столько жизней и привык надеяться даже на малое, на то, что мы пересечемся однажды на дни или на часы. Но у меня хватит времени на то, чтобы попросить у тебя прощения.
Меня моментально прошиб холодок, от напряжения во всем теле заныли мышцы.
