Нянюшка раскурила трубку. Возле самогонного аппарата она не курила – с того самого дня, когда на бочонок, служивший ей сиденьем, упала случайная искра и отправила нянюшку в полет на добрую сотню ярдов вверх. Повезло еще, что рядом стояла раскидистая пихта.
– Ага… Значит, потом вы стали копать в лощине у каштана? – ласково спросила она.
Гамбукер опешил.
– Как можно, госпожа? Мало ли чего она там зарыла!
– А еще она прокляла мою корову! – пожаловался Беднокур.
– Неужто? И что же она сказала?
– Она сказала: «Пусть доится себе и дальше!»
Беднокур осекся. Теперь, когда он повторил это уже много раз…
– Ну у нее был такой странный голос… – добавил он кисло.
– Какой голос?
– Милый!
– Милый?!
– Она даже улыбалась и всякое такое! Да я теперь этого молочка в рот не возьму! Мне жить еще не надоело!
Услышанное нянюшку озадачило.
– Не возьму в толк, в чем проблема…
– Тогда взгляни на собаку Гопкрафта! – воскликнул Беднокур. – С ней она такое сотворила! Вся семья уже сбилась с ног! Он стрижет, жена точит ножницы, а двое их парнишек целый день копают ямы, чтобы куда-то девать шерсть!
Терпеливые расспросы нянюшки помогли прояснить ту роль, которую сыграл в этой катастрофе «Атращиватель валос».
– И вы, значит, дали собаке…
– Полбутылки, нянюшка Ягг.
– Несмотря на то что Эсме ясно написала: «Не больше одной чайной ложечки в неделю»? И даже тогда пришлось бы носить штаны попросторней.
– Он сказал, что очень нервничал, нянюшка Ягг. Я это вот к чему: что ж она такое творит-то? Наши жены боятся выпускать детишек на улицу! А ну как она улыбнется и им?
– Ну улыбнется, что ж такого?
– Но ведь она ведьма!
– Я тоже ведьма, и я им улыбаюсь, – напомнила нянюшка Ягг. – А они за мной хвостом таскаются, выпрашивают конфетки.
– Да, но… ты же… То есть… она… в смысле… ты не… Я про то, что…
– Эсме добрая женщина, – отрезала нянюшка, но здравый смысл принудил добавить: – По-своему, конечно. В лощине наверняка есть вода, и корова будет хорошо доиться. А у Гопкрафта не голова на плечах, а медный чайник, раз он не видит, что написано на этикетке. А кому втемяшилось, будто Эсме Ветровоск способна проклясть ребенка – у того мозгов не больше, чем у дождевого червяка! Она может ругаться с ними весь день напролет – это да, но не проклинать. Матушка до такого ни в жисть не опустится!
– Ну да, ну да, – почти простонал Беднокур. – Но ведь это неправильно, вот что! Она ходит вокруг да около, вся такая милая, а ты на ногах не можешь стоять от страха.
– И прыгать, – мрачно добавил Гамбукер.
– Ну хорошо, я поняла. Попробую разобраться, – сказала нянюшка.
– Нельзя вести себя загадочно, – пробормотал Беднокур. – Это действует на нервы.
– А мы пока присмотрим за твоим апп… – начал было Гамбукер, но тут же согнулся пополам, схватившись за живот.
– Не обращай внимания, у него от расстройства, – пояснил Беднокур, потирая локоть. – Травки собирала, нянюшка Ягг?
– Ага, травки… – ответила нянюшка и поспешила прочь, прокладывая путь среди листвы.
– Значит, я пока притушу огонек, да? – крикнул Беднокур ей вслед.
Когда запыхавшаяся нянюшка Ягг показалась на тропинке, матушка сидела у порога своего дома и копалась в мешке со старой одеждой. Вокруг были разбросаны наряды, давно вышедшие из моды.
А еще она напевала что-то себе под нос. Нянюшка забеспокоилась. Матушка Ветровоск, которую она знала, никогда не одобряла музыку.
В довершение всего матушка улыбнулась, увидев нянюшку, или, по крайней мере, приподняла уголки губ. А это уже по-настоящему тревожный знак. Ведь матушка улыбалась только в одном случае: если с теми, кто это заслуживает, случалось что-нибудь нехорошее.
– О, Гита, как я рада тебя видеть!
– С тобой все в порядке, Эсме?
– В жизни не чувствовала себя лучше, дорогая.
Пение продолжилось.
– Хм… Разбираешь старые тряпки, да? – поинтересовалась нянюшка. – Собралась наконец сшить одеяло?
Матушка Ветровоск твердо верила, что когда-нибудь сошьет лоскутное одеяло. Однако занятие это требует немалого терпения, поэтому за истекшие пятнадцать лет матушке удалось сметать всего три лоскута. Однако, подобно многим другим ведьмам, она продолжала собирать старую одежду. Это было в их обычаях. Ведь старые вещи, как и старые дома, с годами обретают собственные души. Любая ведьма не в силах устоять, если дело касается одежды со следами активной носки.
– Где-то тут было, – пробормотала матушка. – Ага, вот…
Она гордо взмахнула платьем. Преимущественно розового цвета.
– Так и знала, что оно тут! – воскликнула матушка. – Почти ненадеванное. И мне как раз впору.
– Ты собираешься его надеть? – охнула нянюшка.
Острый взгляд ярко-голубых матушкиных глаз обратился на нее. Таким взглядом можно было рубить коленки. Нянюшка вздохнула бы с облегчением, услышав в ответ нечто вроде: «Нет, я собираюсь его съесть, старая ты дура!». Но вместо очевидного ответа подруга расслабилась и немного обеспокоенно сказала:
– Думаешь, мне не подойдет?
Воротник платья был отделан кружевом. Нянюшка судорожно сглотнула.
– Обычно ты носишь черное, – напомнила она. – Даже чаще, чем обычно. Можно сказать, всегда.
– И выгляжу довольно уныло, – решительно заявила матушка. – Пришло время слегка оживить гардеробчик, тебе не кажется?
– Но оно такое… розовое…
Матушка отложила платье в сторону и, к ужасу нянюшки, взяла ее за руку.
– А знаешь, Гита, – серьезно сказала она, – мне кажется, я слишком всерьез увлеклась этими Испытаниями. Веду себя как барбос на сене.
– Сука… – рассеянно обронила нянюшка Ягг.
На секунду глаза матушки вновь превратились в два сапфира.
– Что?
– Э-э… Как сука на сене, – пробормотала нянюшка. – Не барбос.
– Хм… Ну да. Спасибо, что поправила. Ну что ж, подумала я. Не пора ли отойти в сторонку – подбодрить, так сказать, молодежь. Должна сказать… я ведь действительно не очень хорошо обращалась с людьми, да?
– Э-э…
– Я попыталась вести себя мило, – продолжила матушка. – Но вышло не совсем удачно. К огромному моему сожалению.
– Тебе никогда не удавалось быть… милой, – согласилась нянюшка.
Матушка грустно улыбнулась. Но как бы ни вглядывалась в улыбку нянюшка, она не смогла разглядеть ничего, кроме искреннего беспокойства.
