Им с Кацу привозили вкусную еду, которую одобрили не только медики, но и охрана, вот только она предпочла бы тосты более поджаристые, а йогурты и омлеты ей надоели, да и вообще обычные бутерброды были бы предпочтительнее, чем разные изыски, которыми их баловали. А ещё жалко было пропадающих продуктов, из которых можно было бы самой приготовить много вкусного, но времени катастрофически не хватало.
Девушка перевела взгляд на привезённые из дома цветы. Надо бы устроить им душ, а то их листики уже запылились; неплохо бы протереть подоконники; разобрать одежду и прикупить что-нибудь по своему вкусу. И обязательно всё-таки что-нибудь приготовить. Не обед или ужин, а хотя бы десерт к кофе или чаю.
Шайя взбодрилась и упорхнула в туалетную комнату.
— Кацу, — закричал Тиба, как только увидел сонного Харадо, — включи новости! Нам всем подложили скунсовую змею! * (авторская выдумка)
— Какой канал? Что-то я не пойму, о чём ты говоришь, — мельком просматривая новости, Кацу раздражённо посмотрел на своего друга.
— Пока брызжут ядом только имперские каналы, но уже и наши почуяли вонючую сенсацию! Художник* (сокурсник, ставший министром культуры) дал приказ остановить информационный пожар, но удивительным образом идут разного рода накладки одна за другой, и его приказ игнорируется!
Харадо переключил алайянские каналы на имперские и нашёл новости. Там он увидел себя в парадном костюме ещё довоенного времени. Наверное, это неважно, но какой-то он на предоставленном объёмном фото весь лощёный, сытый, высокомерный.
Разве он так выглядит со стороны? Ему приходилось видеть себя на камере, и ни разу он не замечал, что создаёт подобное впечатление. Пожалуй, тут поработал опытный фоторедактор.
«…тяжёлому экономическому положению алайянцы обязаны устроившейся на самом верху семье Харадо! Многолетнее манкирование своими обязанностями маршала Харадо, секреты и интриги его сына, занимавшего до недавнего времени пост главы внутренней службы охраны и, наконец, нынешний блистательный Кацу Харадо, лелея свои амбиции, примеряет кресло главы правительства! К чему ведёт он жителей миролюбивой Алайи? Чего добивается отпрыск властолюбивой нечистоплотной семейки? Какие беды ещё принесут алайянскому народу идеи одержимого вояки, если даже его мать вынуждена была бежать из родного дома?»
В потемневших до черноты глазах Кацу плескалась смерть. Помимо самозабвенно вещающего корреспондента, ниже бежала строка с повторением предыдущих новостей, и там перечислялись неудачи правительства Алайи и якобы всё это — на совести его деда.
В этой же строке была показана статистика высланных алайнцев, которых имперцы назвали цветом нации и получалось так, что они потеряли свой дом по вине отца Кацу. Даже высланных агентов и то интерпретировали как большую политическую ошибку, последствия которой будут ужасны.
Но это всё лирика, а вот увидеть свою мать на фоне имперского дворца он не ожидал.
Многие знали госпожу Харадо как одну из самых модных леди с безупречным вкусом, и теперь этот эталон красоты смотрел с экрана телевизоров, напрямую общаясь с теми, до кого ей никогда не было дела:
— Я долгие годы жила в тени тирана, вынужденная подчиняться, скрывать свои желания и соответствовать тем представлениям, что сложились у мужа о том, какая у него должна быть жена. Он говорил, что это мой долг.
Корреспондент явно хотел услышать от неё нечто ещё более ужасное, и пытался прервать её, но госпожа Харадо не обращала на него внимания и продолжала «изливать душу»:
— Мои искренние усилия ни к чему не привели, а муж никогда не был доволен мною, и я стала учиться у него тому, что он умел хорошо делать. Тогда я ещё не думала, к чему это приведёт, но после…
— Да, да, расскажите, когда вы поняли, что ваш муж действует во вред своему народу?
— Это случилось не сразу… — красивая женщина опустила глаза, словно переживая заново ту боль, что испытала когда-то, но собралась с силами и открыто взглянула в камеру: — Я потом напишу о своей жизни, а вам, наверное, интересно, как ко мне попали коды защитной планетарной установки?
— О, конечно! Вам пришлось проявить храбрость! Если бы вы попались, то ваш муж не оставил бы вас в живых. Все знают, что это очень жестокий человек.
— Очень жестокий, — как эхо повторила госпожа Харадо. — Муж вёл себя странно, и я перепрограммировала его прослушку для себя. Вот тогда я и узнала, что он хочет передать важные кодировки на сторону. Я их перехватила и убежала.
— Вы убежали, потому что спасались от него? — сделал правильный акцент корреспондент.
— Да, да, конечно. Он вместе со своим отцом искал меня, и зная, что на Алайе мне не будет жизни, я покинула свой дом, а потом… я встретила своего мужчину и влюбилась. Так получилось, что он ферманец, и я последовала за ним.
«…очень жестокий… встретила мужчину…» — Кацу перестал воспринимать информацию.
Темнота разлилась по его телу и требовала выхода.
Его мать! Холодная, отстранённая, она целенаправленно топила свёкра, мужа и заодно сына. Все её слова были ложью от начала до конца!
Не существует никаких кодировок у планетарной защиты, которые можно передать и, пожалуй, это единственное, над чем посмеётся каждый военный, а в остальном… Никто не знает, какие дела творятся в семьях, а мать в кои-то веки отбросила свою холодность и чопорность, и выражает хоть какие-то эмоции. Ей хочется сочувствовать и верить.
— Кацу! Что случилось? Кацу, отпусти стол, твои руки в крови!
Издалека доносился голос, словно сквозь гул.
— Кацу, да что с тобой… я сейчас…
Он всё ещё сжимал кулаки вместе со щепками и пришёл в себя, когда в лицо попала холодная вода.
— Шайя, это все неправда! Всё ложь! Отец непростой человек, но он бы никогда… он поклонялся ей, делал всё, что она хочет, а ей скучно, всегда было скучно! А потом… деда шантажировали её жизнью. Она ещё здесь влюбилась в имперца и натворила много дел, но деду пригрозили, что её убьют, а обвинят моего отца. Там все сложно… Шайя…
Она обхватила его руками за лицо:
— Посмотри на меня! Не волнуйся, я во всем разберусь и всё пойму, а сейчас сядь и дай мне вытащить щепки из твоих ладоней. Кацу, прошу тебя, ты прижимаешь меня к себе окровавленными руками и делаешь себе только хуже.
— Я? Прости, я испачкал тебя…
— Сядь. Сначала руки, потом я послушаю, что тебя взволновало…
— Да вот же они… по всем каналам! А дед простить себя не может, что поддался уговорам других членов правительства, потому что сам был на крючке. Отец закрылся ото всех и считает, что вся его жизнь была бесполезной. Врачи говорят, что это глубочайшая депрессия. А она расцвела, всех подставила и даёт теперь лживые интервью! Как она могла? Шайя, мы же боготворили её!
— Тише, тише, — шептала девушка, ополаскивая его ладони септиком и вытаскивая пинцетом для бровей занозы.
