- На самом деле, у чаучи, как и у нас, северных оборотней, женщин на всех не хватает, поэтому рождению дочери радуются не меньше, чем рождению сына. Жизнь тут сурова, выживают сильнейшие. И да, всем приходится много и тяжело работать. Мужчины охотятся, следят за стадом, охраняют его от диких зверей. Женщины готовят, шьют одежду. Разделение труда оправданно. Конечно, сейчас многие люди живут в посёлках и городах, где не нужно выживать, поэтому там и обычаи выполняются не столь строго, но те, кто проводит жизнь в тундре, придерживаются заветов предков. Знаешь, у чукчей есть поговорка: родившиеся женщинами должны молчать и глодать кости. И у чаучи именно такие отношения – жена не имеет права лишнее слово сказать, она обязана встречать мужа с охоты или из стада, обеспечить его покоем, одеждой и едой. Но при этом, если муж плохо с ней обращается, не обеспечивает, она может от него уйти. И остаться жить свободной или выйти замуж за другого.
- Интересно, - вежливо ответила Ольга, подумав, что личная жизнь чукчей её не слишком интересует.
Она сейчас мыслями была довольно далеко от этого дома и Максима, ведь уже сегодня ночью ей предстоит пуститься в дальнюю и опасную дорогу.
- Ладно, я пошёл, - альфа потоптался на пороге, потом неожиданно шагнул назад, обнял женщину, ткнувшись носом ей в макушку, втянул запах, на миг замерев, а потом резко развернулся и вышел.
И что это было?
Умка сердито рыкнула: «Прощения просит».
Оля потрясла головой, отгоняя ненужные мысли - некогда, время поджимает.
Несмотря на разнообразие дел и впечатлений, день тянулся, как резиновый.
Оленеводы поставили у площади ярангу, развели костёр, разложили на доски дерн и подожгли его, а когда огонь разгорелся, с криками «О-эй! О-эй!» бросили горящий мох и угольки прямо в небольшое оленье стадо, которое подогнали поближе. Сразу после этого та самая пожилая чукчанка схватила тлеющие ветки и принялась махать ими на мужчин, пройдясь заодно и по оборотням.
Потом было жертвоприношение, после которого все мазали друг другу лоб, щёки и ладони свежей кровью – отгоняли злых духов.
Жарили печень, мясо оленя, на этом же костре потом сожгли рёбра жертвенного животного.
Дальше – северные танцы под звуки бубна.
И в завершение первого дня праздника на том месте, где жгли костёр, чукчи посадили маленький кустик ивы, накрыв его сверху чем-то вроде палатки из дёрна и веток.
- Зачем это? – Ольга слегка устала от переживаний и впечатлений, с нетерпением ожидая ночи.
- Если по весне зазеленеет, значит, род местных жителей будет процветать. Чтобы лучше принялся, иву укрывают земляной ярангой, - объяснила одна из волчиц.
Луна, двадцать первый век на дворе, а тут – жертвоприношения, женщина – сядь и молчи, обычаи, которым триста лет в обед…
Покачав головой, волчица отошла, осторожно осматриваясь – не видать ли Максима?
Оля несколько раз за день издалека видела мужа, который не подходил к ней, только смотрел, обжигая взглядом. Миг-другой, и волк отворачивается, а потом и вовсе исчезает, оставив женщину в растрёпанных чувствах.
Кажется, Умка права, Максим всерьёз собирается за ней ухаживать. Видимо, решил дождаться окончания праздника, а потом открыть на волчицу сезон охоты.
Женщина усмехнулась – поздно, да и не нужно ей это! До оговорённого срока остаётся всего несколько дней, если бы она уже не решила уйти, он, так и так, ничего со своими взглядами и объятиями не добился бы.
Краем мелькнула мысль – может быть, не рисковать, а просто объявить ему, что не останется тут ни за что? Опасно же… Одна, в тундре. Потом люди – вдруг, они не захотят подобрать ничью «собаку», а решат пустить её на шкуру?
Умка заворчала.
Конечно, она им не позволит, но кто знает? Ведь в этом случае её план попасть на борт самолёта в виде летящей на выставку лайки, постигнет неудача.
Но остаться – тоже риск. Вдруг альфа откажется её отпускать? Да, дал слово, но… Она больше не хочет ему верить!
Потом, одно дело – если волк её отпустит, и совсем другое, если она сумеет уйти сама. Покажет ему, что прекрасно может обойтись без опеки, что сильная и умелая, а их испытание для неё – ерунда. Не засчитал – не больно-то и хотелось! Без всяких испытаний она способна пересечь тундру по одному своему желанию. Одна.
Наверное, это было глупо и по-детски, но воспоминания о порке раздирали душу. Нет, не из-за испытанной боли. Она – оборотень, боль терпеть умеет, один раз со сломанной ногой самостоятельно из тайги выбралась. Из-за унизительного ощущения беспомощности, когда она не смогла ему противостоять. Разложил, как щенка. И отшлёпал, как несмышлёного ребёнка. Это было обиднее всего. Лучше бы он её, волком, за загривок оттаскал и в шкуре дырок наставил! Ведь тогда и она смогла бы ему что-нибудь прокомпостировать в ответ. Это был бы бой, если не равных зверей, но почти в равных условиях, и получить выволочку в его процессе было бы не обидно.
Если она сможет уйти, то поднимет себе самооценку, докажет не только альфе, но и себе, что давно не щенок.
Свою цивильную одежду она нашла в доме – выстиранную, отглаженную. Кто этим занимался, так и не узнала, не поблагодарила. Наверняка, это Ирина позаботилась. Надо будет прислать ей подарок, на память, когда доберётся до дома и немного придёт в себя.
Дождавшись окончания танцев, Ольга ускользнула домой. Усталость навалилась так не вовремя, но поддаваться ей было никак нельзя!
Сначала она искупалась, потом, тщательно выбрав, надела бельё, колготки и сверху джинсы. Поколебавшись – прямо на голое тело натянула свитер, а сверху – любимый осенний плащ. Мама положила, хотя – зачем ей в тундре плащ? А на ноги – ботинки на толстой подошве. Пусть не такие красивые, зато прочные и удобные, как раз для слякотной московской осени.
Паспорт положила во внутренний карман плаща. Огляделась – ничего не забыла?
Мастерить куклу на кровати не стала. Зачем? Волки так и так мигом поймут, что она ушла. Тем более что волчица не сбегает, как нашкодившая шавка, а уходит, потому что сама так решила.
Осталось написать письмо мужу, и можно трогаться в путь.
Посёлок заснул, погасли все окна. Где-то в тундре вяло перелаивались чукотские лайки, огнями звёзд перемигивалось небо.
Оля закончила писать и положила письмо на стол так, чтобы Максим его сразу увидел.
Шагнула на улицу, прошла вдоль дома, потом – вдоль следующего, по дуге огибая площадь, где всё ещё шебуршились гости, чутко прислушиваясь и принюхиваясь. И когда оказалась в ста метрах от крайнего здания, перекинулась.
Белая волчица встряхнулась, потянулась, разминая, растягивая ноги, выгнула шею. Встряхнулась ещё раз.
На пару секунд задержала взгляд на посёлке, а потом тряхнула головой, решительно развернулась и взяла курс на юго-юго-восток.
