Но больше меня взбесило то, что вторая часть комнаты утопала в роскоши — мягкий диван, кресла, письменный стол со светильником, бар с целой батареей бутылок и бокалов из тончайшего стекла. Рассчитано на комфорт, сделано так, чтобы хозяин грота мог со вкусом наблюдать за мучениями пленного и задавать правильные вопросы с удобством.
Этим хозяин грота и занимался. Восседал на диване в непринужденной позе, грел в руках стакан с ромом. А за спиной во тьме скрывался кто-то — смутный силуэт, чуть более темное пятно на фоне черноты.
Знакомые лица. Ожидаемо.
— Убью! — зло взревел тот амбал, коего я аккуратно усадил на пол. Бросил на меня бешеный взгляд, зажимая ладонью кровоточащий нос, начал вставать.
Но я не собирался дожидаться, пока до меня доберутся, начнут ломать и крушить. Не собирался давать и шанса этим ублюдкам. А ненависть, пожирающая изнутри, требовала хоть какой-то жертвы. И потому я вскинул револьвер и дважды выстрелил, затем метнул взгляд на остальных бандитов. Худой соображал быстро, ибо посерел от испуга, попятился. Но я безжалостно, с каким-то мстительным удовлетворением два раза нажал на курок.
Выстрелы показались оглушительными в замкнутом пространстве, а снопы пламени прорезали полумрак как ножи. Но когда звон в ушах поутих, раздались жалобные стоны и ругань, протяжный вой.
Мне приходилось убивать. Когда вопрос вставал ребром — я или враг, — у меня не возникало моральных терзаний и сомнений. И я мог быть безжалостен. Но кровь не любил, и если мог обойтись без подобного, предпочитал не оставлять за спиной трупы. Грязь затягивает. И когда для человека чужие жизни становятся пустым звуком, кажется, такой сам теряет нечто чрезвычайно важное. То и дело встречал таких, с пустыми взглядами, лишенных огонька в глазах, больше чудовищ, чем люди.
Но здесь и сейчас было чрезвычайно тяжело отказаться от идеи целиться в ноги, а не наповал. Глядя на избитого Коула, жаждалось карать и уничтожать. Но я сознавал, что боль, грызущая внутренности, порождена и мной самим. Ведь виноват. Не поторопился, не пошел сразу на помощь, успокоил совесть отговорками.
— Заткнулись, — ровным голосом приказал я бандитам. Направил револьвер в темноту, потом на хозяина грота. — Без резких движений.
— А-а-а… — взвыл щуплый подонок, зажимая пальцами хлещущую из бедра кровь. — Я тебя зарежу, тварь! Так и знай — найду и зарежу!.. С-сук…
— Догони сначала, отброс, — холодно обронил я. И вогнал пулю во вторую ногу. — Но еще одно слово, тварь, и не оставлю тебе шанса.
Мелкий урод взвыл. Больше попыток скалиться не предпринимал и затих, захлебнулся криком. А затем свернулся клубком прямо посреди лужи, состоящей из воды, крови и мочи. Рядом с ним угрюмо сопел второй амбал, сосредоточенно зажимая рану и глядя на кровь с немым изумлением. А третий потерял сознание от болевого шока.
Нащупав в кармане запасной барабан, я выбил использованный и одним заученным движением зарядил новый. И пусть, в старом остался один патрон, но рисковать не хотелось.
— Развязать! — приказал я тому детине, что остался в сознании.
Доходило долго, но все же сообразил. Охая, приподнялся и отбросил оголенные провода, принялся распутывать узлы на веревках.
— Готово, — буркнул детина. — Только он в отключке. Дуэн хорошо обработал.
— Заткнись и подбери дружков. Оттащи в угол и свяжи.
Морщась и скрипя зубами, амбал выполнил приказанное. Дополнительно обезоружил себя и напарников, побросал пистолеты и ножи на середину комнаты. И за это я позволил ему перевязать приятелям раны тряпками, жестом приказал усесться там же и не мешать. Внешне тугодум, подручный мелкого ублюдка проявил несвойственную скорость мысли и понятливость. Уселся и, взяв кандалы с ближайшей полки, защелкнул у себя на запястьях.
— Вот теперь можно и поговорить, — пробормотал я. Повернулся к невольным зрителям и криво усмехнулся поверх дула револьвера, перепрыгивающего с одной цели на другую. — Правда, дядюшка?
Нолан сидел, вжавшись в спинку дивана. Разом побледневший, с крупными каплями пота на лбу и вытаращенными глазами. Слишком уж быстро произошло, неожиданно. Но стоит отдать должное, пришел в себя быстро. И пусть испугался, но самообладания не потерял. Одарил меня недобрым взглядом, скривился.
Все такой же худощавый, субтильный. С неприятным лицом и жидкими волосами, глазами, смахивающими на грязный лед, что прятались под массивными надбровьями. Производил бы жалкое впечатление, если бы не властность, окутывающая незримой аурой, флер злости да богатая пижама с мягкими туфлями.
— Ормонд, — сказал, как выплюнул родственник, продолжая тискать в руках стакан с ромом. — Как ты посмел ворваться сюда? Да ранить людей… Это… это… неприемлемо… Я тебя…
— Дядя, — перебил я укоризненно. — Выдохни, зрителей тут нет. Оставь представление для других. Ты прекрасно знаешь, зачем и почему я пришел.
— Но как…
— А как пробрался мимо охраны и врат, пусть останется маленьким секретом, — невольно копируя тон Талли, произнес я. — И поверь, я сумею уйти так же легко, как и вошел.
— Не надо бросать водяную пыль в глаза, — ядовито фыркнул Нолан МакМоран. — У меня полный грот охраны. И раз на то пошло, то ты сам пришел. Прозреваю, душа заболела, решил спасти дружка, мелкого торгаша. Или решил, что твои секреты в опасности. Не важно. Лишь значит, что условия буду диктовать я.
— Ты кое-что забыл, дядя, — усмехнулся я.
— И что же? — поинтересовался родственник с сарказмом.
— Револьвер у меня, — улыбнулся я шире. И медленно, картинно взвел курок.
Услышав металлический щелчок, Нолан на миг замер и судорожно сглотнул, взгляд стал невидящим, пустым. Затем порвался обернуться на тень за спиной, но поняв, что скрывающийся во мраке хранит безмолвие и не двигается, скрипнул зубами.
— Ты собираешься что-то делать? — требовательно спросил дядя через плечо.
— Нет, — глухо ответили из темноты.
— Заплачу втрое! — заявил Нолан. — Тебе хватит с лихвой. Обезоружь племянника, оглуши. Я не поскуплюсь.
— Нет, — вновь раздался хриплый голос, тень шевельнулась. — Я не твой ручной убийца.
— Проклятье на твою голову! Тряпка! — сплюнул дядя. Повернулся ко мне и, выдержав угрюмую паузу, сказал с ненавистью: — Ты не посмеешь, Ормонд. Ты пустышка! Блудный сын моего непутевого брата и потаскухи-простолюдинки. Отрепье и бродяга, променявший честь семьи на невесть что, спутавшийся с такими же ублюдками. И зачем-то вернувшийся в неподходящий момент, чтобы отобрать у меня заслуженное. Признаться, в первый момент я искренне полагал, что набиваешь цену. Но по-видимому, настолько глуп, что верно решил взять на себя бремя… Так вот, мальчик, я тебя огорчу. Настоящая власть и имя должны быть чем-то подкреплены. Как минимум деньгами, связями. Чего у тебя нет. И потому ты никто, а я кто-то.
Подождав, пока выдохнется, я склонил голову, якобы обдумывая услышанное с глупой усмешкой на устах. А затем выстрелил в диван рядом с ним, и вновь испытал легкое удовлетворение, глядя в испуганно расширившиеся глаза.
