Странно… отвлекся ненадолго, а количество неизвестных чуть ли не удвоилось И те, что пришли первыми, здорово приблизились. Чужие взгляды смотрели из-за ближайших завалов, с галерей и лестниц, из-за колонн и строительных лесов.
Глубоко вдохнув, я полностью раскрылся ощущениям, напряг и расслабил мышцы.
Кажется, зря надеялся, что просто следят. Такое нельзя игнорировать.
Переговоры в планы неизвестных тоже видимо не входили. Потому что спустя мгновение, из тени сбоку кинулся первый. Я лишь уловил чужое намерение, а затем увидел смутное движение, услышал выдох и топот. Шагнул вправо, чуть присел и выбросил руку с клинком.
Тяжелая туша чуть не сломала кости, мышцы и суставы застонали от боли, не зажившие ребра после боя с Кукловодом жалобно хрустнули, а из глаз брызнули искры и слезы. Но когда цветные круги перестали плясать перед взором, я увидел неизвестного. Высокий крепкий мужчина средних лет, коротко стриженый, с залысинами и трехдневной щетиной на мясистых щеках, с шрамами и сломанным когда-то носом. Одетый как работяга Портового, в комбинезон-робу и потертую куртку, но слишком упитанный и мускулистый, слишком здоровый, слишком чистый для настоящего трудяги.
Он хрипел, навалившись всем весом, в глазах плескался целый океан предсмертной беспомощности и испуга, изумления. Из раны на шее струей била горячая кровь. Стекала по кортику, по моим запястьям, жгла как кислота.
Эмпатия не заменяет другие органы чувств, но при должном сосредоточении и навыке выводит восприятие мира на совершенно иной уровень. Тогда глаза становятся не нужны, и видишь почти в полной темноте. Тогда заранее можно рассчитать чужие намерения и телодвижения, действовать на опережение. Умело скрываться. Или драться так, что враги трижды пожалеют о совершенном нападении.
Другое дело, что эмпатия не панацея и добиться подобного состояния можно лишь после долгих тренировок. Полагаться полностью также глупо, есть и побочные эффекты. Но здесь и сейчас я использовал доступные способности на полную.
Нападавший выронил короткий кинжал, покачнулся и начал заваливаться навзничь. Я хотел отпустить и позволить упасть. Но тут где-то сбоку и в некотором отдалении особенно ярко полыхнуло чужим яростным предвкушением и азартом. Рефлексы заставили схватить умирающего детину крепче и заслониться как щитом.
То, что ошибся, я уразумел спустя мгновение, когда вместо выстрела раздалось холодящее кровь «умпс-с-с-с» и красноватый сумрак пещеры разорвала блеклая голубоватая вспышка. Волосы встали дыбом, по одежде сыпанули яркие злые искры, а правое предплечье ожгло и пронзило резкой болью. Я охнул и выронил тело детины, отшатнулся ослепленный и оглушенный. Но когда зрение вернулось, увидел обожженный труп — жирно чадящий, наполовину обугленный, лишенный руки по локоть.
Кровь не текла. Запеклась, превратилась в поджаристую корку. Одежда на спине испарилась, обнажив покрытую волдырями и язвами влажно блестящую рану, подгоревшие кости ребер и позвоночника. Половину головы срезало, волосы тлели, едкий дым выедал глаза наравне с отвратительной вонью паленой плоти.
Стрелок промахнулся лишь ненамного, запутавшись в игре теней. Чуть бы поточнее, и прожег нас обоих насквозь. Искромет не винтовка в привычном понимании, так как тянет силу из Изнанки, аккумулирует в конденсаторах и самих патронах. Плотный сгусток заряженных дробин в полете превращается в струю наэлектризованной плазмы, способен плавить сталь и крошить скалу.
Адское оружие, настоящее произведение искусства на стыке классической физики и гнозис, гордость отдела вооружений Лиги. Я лишь видел рисунки в рекламных брошюрках, читал описание. Но от сухих фраз и цифр технических характеристик зябко передергивал плечами. И от цены… одна единица такого оружия стоила как половина субмарины и предназначалась для обороны тоннелей от фоморов особо важных военных объектов, так как могла прожигать целые просеки в рядах атакующих.
Кому ж мы так не угодили, если налетчиков оснастили по последнему слову техники? Кому вообще такое по карману кроме Церкви и армии Олдуотера?..
Есть у искромета и один существенный недостаток. А именно цикл перезарядки, составляющий около минуты. И потому едва очнувшись и отшатнувшись от трупа, ощутив чужое разочарование и злость, я принялся считать.
Девять… десять.
Быстро сбив чадное пламя с рукава, я сжал и разжал кулак. Нормально. Повезло. Ожоги слабенькие, первый враг прикрыл от основного удара.
Двенадцать. Тринадцать.
И вновь движение в темноте, черная ненависть, скрип то ли камешков, то ли зубов. И вот из сумрака появляются один за другим сначала трое с одной стороны. Затем пятеро с другой, разом отсекая меня от грота и галерей, прижимая к входу в храм, где в молельном зале лежал в беспамятстве Фергюс. Одеты как рабочие и моряки: в комбинезоны и робы, в прорезиненные плащи. Но опять же слишком мускулистые и крепкие, слишком сытые для заморенных тяжким трудом и алкоголем матросов и грузчиков. И лица… жесткие, характерные лица наемников, лишь зачем-то рядящихся в чужие шкуры.
То как двигались, как смотрели, сказало многое. Но прежде то, что надежда выйти сухим из воды ничтожна. Они ничего не спросили и не потребовали, что красноречиво намекало и на намерения, и на профессионализм. Умело и слажено перекрыли пути отхода, взяли в полукольцо.
Семнадцать. Восемнадцать.
Напали сразу двое. И пока один — высокий нескладный тип с уродливым бугристым черепом и лысой башкой, — замахивался длинным кинжалом, второй — плотный щекастый крепыш, — кинулся в ноги, надеясь сбить на пол. Но я предугадал намерения, вычислил, просчитал. И за секунду до того, как толстяк рванул вперед, сделал шаг и ударил коленом. Послушал задушенный вой, добавил рукоятью по затылку. Еще шажок, присел, пропуская над головой клинок. Напрягая мускулы, выпрыгнул и полоснул по запястью, добавил кулаком в оскаленную пасть. Хотел воткнуть кортик в горло, но вновь ощутил опасность, и в длинном перекате ушел влево.
За плечом хлопнуло, сумрак развеял огненная вспышка, пуля с визгом отскочила от стены храма. Второй хлопок — и снова промах.
Ай, как неприятно — еще и револьверы.
Мысль мелькнула в мозгу и потухла. А перед лицом сверкнула сталь, и я едва парировал чей-то выпад, пнул ногой почти наобум и снова разорвал дистанцию. Вязнуть нельзя, иначе нашпигуют сталью и свинцом. Надо двигаться… надо!
Тридцать девять… Сорок…
В глазах начало двоиться, а мир поплыл. Пот и кровь превратились в липкую отвратительную массу, стекали по лицу и рукам, пальцы скользили по рукояти кортика. Горячий влажный воздух обжигал легкие, глотку. И как Фергюс держался столь долго? Как Олсандер умудрился не взмокнуть?..
Вновь отбив выпад, я отступил назад. Поймал чью-то руку в захват и почти с наслаждением сломал, вслушиваясь в оханье и ругань. Но добить неприятеля опять не успел, уклонился от очередного удара, пнул нападающего справа, парировал клинкок слева, ударил локтем, кулаком, лбом. Почувствовал, что меня окружают и вот-вот банально задавят, отчаянно выругался.
