Рука от капельницы давно затекла и лежала вдоль тела никчемным тяжелым бревном. Под кожей расплывался огромный синяк – очередную вену пропороли, эскулапы чертовы. Капли с упорностью часового механизма падали внутри прозрачной бутылки, жутко заграничный пластмассовый барабанчик нежно-голубого цвета отмерял положенное количество нитроглицерина в минуту. Лечащий врач Виктора страшно гордился этим барабанчиком и уже два раза рассказывал, какими правдами и неправдами они достают оборудование. Наверняка напрашивался на благодарность.
Может быть, Артем не смог дозвониться? Каждый раз попадал на занятую линию, очередной разговор с их неугомонными родственниками? Какого черта он не приехал?! Ни позавчера, ни вчера, когда стало особенно худо. Сердце вдруг перестало справляться, вместо воздуха в груди клокотала вода, хорошо хоть быстро откачали. Сказали, что кровь не проходит по забитым сосудам, поэтому начался отек легких. И запросто может повториться. Сегодня после обхода будет решаться вопрос о срочной операции – шунтирование как минимум трех сосудов. В его возрасте – практически конец. У наших мало опыта, за границу не попасть, да и не довезут уже.
В окно постукивал дождь, ненавязчиво, скорее даже весело. И небо отливало серым жемчужным светом. На свете много хороших и уже недоступных вещей – ноябрьский снег, поляна с давно забытыми полевыми цветами, запах грибов в мокром лесу, полный вдох не ценимого прежде воздуха. Дома предпочитал поваляться на диване с детективом, в поездках и путешествиях привычно шагал вперед, посмеивался над эклектикой современных улиц, привычно примерялся к ресторанам и магазинам. Можно ли услышать течение дней? Не музыку, голоса, гудки автомобилей, а невозвратимое неуклонное течение твоей единственной неповторимой жизни? В семьдесят пять лет все становятся философами. Все старые дураки, сумевшие дожить.
Вчера утром Наташа опять сказала, что Артем в курсе дедушкиной болезни, но очень занят в институте. Может быть, молодость всегда равнодушна к старикам? Если задуматься, сам Виктор Андреевич даже отчества деда не помнит. К черту! Себе-то можно не врать, не утешаться бредовыми идеями. Уже несколько лет внук не желает его видеть, не отвечает на звонки, категорически не отвечает. Сначала Виктор старался думать, что глупые мать и бабка настроили парня – мол, другая семья, другие внуки. Нет, пусть обе не отличаются большим умом, но порядочности в этой семье не занимать. Даже бывшая теща Бетти Шнайдер, чистокровная немка, как недавно выяснилось, ни разу не позволила себе упрека или замечания в адрес неверного зятя. Кстати, в ней всегда проглядывала Дойчланд, достаточно увидеть маниакальный порядок в доме и слащавые картинки с розами. Насмотрелся когда-то.
Да, Муся и Наташа который год в два голоса клянутся, что ничего не понимают. Не понимают и не могут добиться от Тёмы вразумительного объяснения. Как хотелось бы самому Виктору ничего не понимать!
Виктор Андреевич с молодости не умел и не очень любил общаться с детьми. О чужих говорить нечего, для ухода за малышами нужны мамки и няньки, но и обе собственные дочери его, скорее, разочаровали. Правда, Наташа недавно удивила, вернее сказать, поразила организаторскими талантами. Создать частный хор в период полной неразберихи и упадка музыкального образования, и не только создать, но начать зарабатывать! Кто мог представить? Но в остальном старшая дочь оставалась копией Муси – те же постоянные страхи и жалобы, юбки ниже колена, разговоры о болезнях. Лучше не вспоминать о ее новом избраннике. Отказаться от блестящего перспективного Коломейцева, пятнадцать лет прожить матерью-одиночкой и наконец привести в дом школьного учителя без собственного жилья! Гуля (какая уж Аглая!), наоборот, на мать совершенно не походила – жесткая, как подметка, резкая, нескладная. Но умная, ничего не скажешь, карьеру построила, кандидатскую защитила, хотя тоже мать-одиночка. Если посмотреть со стороны – нормальные способные тетки, дай Бог другим родителям. Но детьми он обеих плохо помнил, честно говоря. Пеленки, погремушки, сказки про Мойдодыра? – Увольте!
Поэтому и к Наташиной беременности в начале семидесятых Виктор Андреевич остался совершенно равнодушен, только категорически не понимал, зачем приезжать домой на роды и оставлять мужа одного, можно подумать, в Праге бабы не рожают. Понятно, что Илья сорвался, какой молодой мужик не загуляет на свободе?
Только через три месяца после окончательного возвращения Наташи в Ленинград (сначала шли экзамены в консерватории, потом ремонт на даче) Виктор Андреевич выбрался посмотреть на первого внука. С утра купил в ближайшем гастрономе коробку шоколада, в соседнем магазине игрушек – огромного плюшевого медведя с бантом (как раз в Мусином вкусе), предупредил Лену, что вернется к обеду, и отправился на почти забытую Лахтинскую. Да, заехал на полчаса и пропал! Никогда не видел такого потешного парня – морда хитрющая, глаза голубые, как у самого Виктора, черт знает, как эти гены передаются.
Короче, через неделю, посмеиваясь над собой, Виктор Андреевич вновь заехал, потом еще раз, потом еще. Малыш менялся каждый день и каждый день становился все более занятным – строил рожицы, подмигивал, хлопал в ладоши. И все время смеялся, звонко заразительно смеялся, так что все вокруг покатывались со смеху. Удивительно, но в таком маленьком человеке уже просматривались мужество и сила воли, он упорно постоянно учился – садиться, доставать погремушку, строить пирамиду, – и при этом не ныл и не распускал сопли, как положено любому младенцу. Особенно поразительно малыш учился стоять – подтягивался к высокому краю кровати и тут же падал, ударяясь головой о деревянную стенку, опять подтягивался и опять падал, сто раз подряд падал и вставал, пока однажды Виктор не застал его твердо стоящим, с улыбкой во всю физиономию. А потом малец заговорил! Радостно, упиваясь собственным голосом, повторял на разные лады ма-ма-ма, да-да-да и вдруг четко и осознанно сказал – деда! И посмотрел на Виктора! Да, это был его наследник, его повторение и продолжение, черт возьми!
Имя Наталья придумала неплохое – Артем, хотя могла бы и Андреем назвать, помянуть деда Приходько. Виктор вдруг стал часто вспоминать отца, молчаливого, рано поседевшего красивого мужика, с каждым годом все больше чувствовал, что становится на него похож – так же любил аккуратность во всем, не торопился по пустякам, не разговаривал без необходимости. А Артем станет похож на Виктора! У парня уже сейчас явный музыкальный слух, это тебе не Гуля. Лишь бы женщины не занянькали, с Муси станется. Но если приходить и почаще общаться, вполне может вырасти друг и продолжатель дел! Тем более отца он практически не видит, а парню важно мужское воспитание.
В общем, в пятьдесят лет у Виктора Андреевича впервые пробудились родительские чувства. Они ходили с Артемом в зоопарк и на спортплощадку, без лишней болтовни, как и положено мужикам. Тайком от всех прямо на улице съедали по две порции горячих сосисок (Муся бы скончалась на месте!), обсуждали последние новости в детсаде, потом в школе, потом в университете. Артем учился блистательно и прекрасно играл на фортепиано, но все-таки предпочитал точные науки (на радость Мусе, преданной внучке профессора Шнайдера) и сразу после школы легко поступил на математический факультет. Глуповатый выбор в наше время, явно мама с бабушкой посоветовали, но еще не вечер, широта интересов и возможностей только обогащает. Наташа ужасалась и гордилась, словно кукушка, высидевшая орла, страстно обожала сына и даже ухитрилась не испортить его излишней заботой.
