— Тогда помоги этому городу выстоять, запрети мертвым восставать из могил.
— Все-таки догадался.
— Ты про старые обряды?
— Да про них, вы забыли, как правильно хоронить мертвых, поэтому они будут возвращаться. Вспоминайте, я не хочу и не могу делать всю работу за вас. И не проси помочь всему городу, это не твоих и не в моих силах. Чтобы защитить его весь, мне потребуются гекатомбы жертв. Двадцать, может, тридцать тысяч, хотя в твоем неумелом исполнении, наверное, еще больше, сорока пяти тысяч душ должно хватить. Готов?
— Э-э-э. Почему так много? — только и смог спросить я.
— Простой закон. Беря на себя работу, мы ставим максимальную цену. Представь, что ты попросил остановить наводнение. Я могу остановить его своей силой, но это дорого, а могу пустить реку по новому руслу, увести ее под землю. Много, очень много вариантов, и каждый имеет свою цену и последствия. Тебя же не устроит, если после наводнения наступит засуха? По глазам вижу, что нет. Сотрудничество должно быть взаимовыгодным, только тогда ты обратишься ко мне вновь. А еще учти, что я должен что-то оставить себе. Логично?
— В целом, да.
— Вот так и получается, что цена будет рассчитана за самый дорогой вариант, но ведь и он может не сработать, если, к примеру, кто-то будет мне противодействовать. Вот тебе и ответ. Я должен исполнить договор, но и получить прибыль. Вы, люди, хотите всего сразу и бесплатно, но так не бывает.
— Хорошо, я понял.
— Я в тебе не сомневался, — хотя белозубый оскал черепа на черном лице говорил как раз об обратном.
В голове вертелись разные мысли. Чего бы такого пожелать, если формулировка «мир во всем мире» не работает даже для отдельно взятого города. Чего я могу попросить, не переступая грани? Суперсилы мне не дадут, но и прогадать не хочется.
— А что бы ты сам мне дал?
— Не уверен, что ты этого захочешь, крестник. Поверь на слово, я наигрался в эти игры, и мне не нужны рабы. Скажем так, за последние тысячелетия я несколько пересмотрел свои взгляды на жизнь. Меня не интересует мировое господство. Любая империя рушится рано или поздно. Бери, что нужно именно тебе, и обращайся ко мне вновь.
Снова тупик, а идея была хороша. Барон явно мудрее меня и мог бы предложить ценный талант. Ладно, последнее время меня раздражает одна вещь. Надоело бегать в потемках.
— Я хочу видеть во тьме.
Губы Владыке сферы Ле Гуин тронула улыбка, а нарисованный череп оскалился.
— Тогда узри боль.
Резь в глазах заставила взвыть. Она вгрызлась в голову, словно голодная крыса, проедая себе дорогу к свободе. Я упал на колени и вцепился руками в лицо, почувствовав лишь кровь, текущую из глазниц. Темнота милосердно поглотила сознание.
Где-то в городе
Свечи на алтаре давали достаточно света для завершения обряда, повелевать духами я не могу, но Папа Легба открыл путь моему тотему, и теперь мы едины. Легкими движениями мазь наносится на тело, можно и без нее, но мой источник слишком слаб, вот и приходилось пользоваться костылями. Костная мука, кладбищенская пыль, змеиная кожа, немного красного вина, моя кровь для привязки, немного масла пачули и свиного жира, и остался последний ингредиент — «слеза дракона». В Сибири с этой смолой есть серьезные проблемы, но когда у тебя имеются деньги, все вопросы решаются через интернет-магазин.
Ла дулсэ витити самбидиланго,
Витити самбидиланго!
Витити самбидиланго бриса,
Витити самбидиланго
Витити самбидиланго дел ро,
Витити самбидиланго
Витити самбидиланго,
Олороса а жунсо
Витити самбидиланго,
Витити самбидиланго!
Витити самбидиланго е агуа,
Витити самбидиланго!
Ле рефреска ел сесорно витити самбидиланго,
Витити самбидиланго, витити самбидиланго!
Раз за разом монотонно звучал древний наговор, а странная мазь впитывалась в тело. Темнота вокруг поблекла: глаза начали перестройку. Настоящие воины Ифа могли превращаться мгновенно, а мне вот приходилось извращаться. Нет, я не ликантроп и уж тем более не мерзкий Luap Garu, я мужвахо — воин Ифа, один из тех, кто стоит на страже этого мира.
За счет ритуала я призвал свой тотем, получив в обмен на боль трансформации кошачье зрение, увеличившуюся силу, регенерацию. Правда, внешность мажорного красавчика немного пострадала. Зубы превратились в набор клыков, а на кончиках пальцев появились солидные когти.
* * *
— Мое почтение, преподобный, — трехдневная небритость, усталые глаза и помятая одежда выдавали в говорящем человека, который в дороге уже давно. А легкий запах перегара и сигарет говорил, что ничто человеческое ему не чуждо.
— Брат Иезекииль?
— А что, не похож? Или вы, падре, ждали мальчика-семинариста? — губы путника растянулись в ядовитой усмешке.
— Я ждал кого-то, более соответствующего заповедям.
— А где там сказано, что верующий не может отдохнуть от трудов праведных?
— Разве алкоголь и сигареты это отдых?
— Для кого как, падре.
— Не буду спорить, не буду спорить. Вы, наверное, устали с дороги, — священник явно пребывал в растерянности от такого гостя.
— Падре, мне нужна комната, душ, пара бутылок хорошего вина и чтобы кто-то встретил мой багаж. Часов через пять я буду готов к разговору.
* * *
На легкий стук никто не отреагировал, и священник решил проверить, как там гость. Первым делом взгляд зацепился за небрежно брошенные бутылки из-под вина. А в следующий момент глазам падре открылась картина, поразившая старого священника, в свою бытность служившего военным врачом. Вся спина стоящего на коленях и молящегося человека была испещрена шрамами. Крупные валики рубцов от бичевания, раны от порезов, заросшие пулевые отверстия — все это было густо покрыто татуировками с отрывками из священных текстов и изображениями святых символов. Кого же прислали братья по его запросу? Неужели они поверили и это кто-то из настоящих учеников монсеньора?
А тем временем его гость негромким голосом выводил далеко не самую известную молитву:
Et cum tes, hábitu ut fulgur gladium meum,
Et arripuerit judicium manus mea
Et dabo ultionem meam super inimicos meos instruis
Et retribuet mihi, qui hase
Domine, suscipe me in dextera manu tua
Et apud me tuum numerare sanctorum
— А, падре, вы уже здесь. Я как раз закончил.
— Не хотел мешать, а все эти отметки…? — на этих слова путник прошелся пальцами по надписям на своей груди. — Laudare, Benedicere, Praedicare.
— Не все бесы легко изгоняются. Думаю, вы уже поняли, что я из Псов Господних, — пальцы вновь начали бег по груди и остановились напротив сердца, где был изображен оскаленный ротвейлер с горящим факелом в пасти.
