Долина была покрыта снегом, но спуск с перевала оставался чистым, даже не обледеневшим – словно ветер услужливо сдувал каждую снежинку или идущее из земли тепло топило лед. Черный Замок из белого камня приближался. Стены опоясывал неглубокий, вырытый словно дань традиции, ров. Григ приблизился и огляделся.
Подъемный мост через ров был поднят. Хуже того – он выглядел так, словно сросся со стеной, словно… словно был не доделан до конца. У Грига не возникло ни малейших сомнений – ломиться в прикрытую мостом дверь бесполезно, точно так же, как и пытаться перебраться через стену. Замок вовсе не враг Григу, он ждет его… но не может впустить.
Он не достроен.
Григ поглядел на далекий перевал – с такого расстояния фигурка Августа-Роберта выглядела крошечной точкой. Закрыл на секунду глаза – и, вернув себе свой взрослый облик, спрыгнул в ров.
Здесь был снег – на удивление немного. Григ пошел вдоль стены, временами поднимая голову и глядя на нависающий белый гребень. Похлопал рукой по массивной кладке контрфорса, выдающейся на половину ширины рва, обогнул его.
– Что же тебе надо, а? – спросил Григ, хоть и понимал, что ответа не будет.
Нет, неверно! Ответ будет, но не словами.
Григ упорно шел вдоль стены, словно его магнитом тянуло к какой-то цели. Приближался угол – один из пяти углов пентагона. И там… там было что-то странное.
Григ перешел на бег.
Угол стены, уходящий в ров, был сложен не из камня, а из огромных прозрачных блоков. Стекло, хрусталь, лед? Григ не знал ответа. Что-то прозрачное и достаточно прочное, чтобы выдерживать вес тысячетонных стен. Прозрачная призма с гранями метра по три в основании стены.
А в центре призмы…
Григ подошел к прозрачной поверхности вплотную, потрогал ее. Грань была холодной и чистой.
Внутри, будто жук в янтаре, застыл человек.
Это был мужчина. Рослый, мускулистый. Более, чем обнаженный.
На нем не было кожи.
Похожие картинки можно найти в учебниках анатомии. Можно и в детских образовательных книжках, только без особых подробностей. С человека была аккуратно содрана или срезана кожа, мышцы слегка отпрепарированы, так что различались каждая фасция, каждый мускул. Рот человека был открыт в крике, язык чуть высунут – и Грига поразило то, что и изнутри рта была аккуратно удалена слизистая. Член мужчины был напряжен, вероятно, от боли – значит, его препарировали заживо. Одна рука была простерта вверх – будто в мольбе или проклятии небесам, другая, раздирая мышцы и разламывая ребра, тянула из груди сердце.
Удивительно, но, несмотря на полное отсутствие кожи и волос, Григ четко понимал, что мужчина был молодым негром – это угадывалось не то по пропорциям тела, не то по чертам лица.
Великолепная, удивительная работа, которой мог бы гордиться любой анатомический театр или кунсткамера!
Покачав в немом восхищении головой, Григ обошел призму, внимательно оглядел замурованного человека. Рельеф? Простец? Сноходец? Снотворец?
Не понятно.
Преисполнившись любопытства, Григ двинулся дальше. Он уже примерно представлял себе, что увидит.
В основании следующего угла стены тоже была прозрачная призма.
Ее занимала молодая белая женщина. Она не стояла, а полулежала, заточенная в свой хрустальный (хотя насчет материала Григ не был уверен) саркофаг. Конечно же, она тоже была обнажена, но кожи ее никто не лишал. Напротив, каждый квадратный сантиметр ее тела был инкрустирован – драгоценным камнем (алмазы, рубины, сапфиры, изумруды), крошечным цветным птичьим перышком (скорее всего, взятым у колибри), затейливым украшением из золота или серебра (крошечные цветы, насекомые, геометрические фигуры). С особым тщанием были обработаны соски – их целиком позолотили. Словно приглашая Грига полюбоваться работой мастера, сквозь тучи пробился солнечный луч и осветил женщину, разбрызгав пятна цветного света.
Это была удивительная картина, но Григу хотелось осмотреть замок побыстрее. Он пошел дальше, временами оглядываясь, и цветные искры мерцали ему вслед из прозрачной глубины призмы.
Третью призму занимала маленькая, лет десяти, девочка. Она застыла в летящей позе, словно порывалась побежать вперед. Волосы на ее голове были заменены тончайшими золотыми нитями, слегка растрепавшимися, как от ветра. Смуглое нагое тело покрывали маленькие серебряные иглы, воткнутые причудливым узором. На лице девочки застыла наивная нежная улыбка.
Григ полюбовался застывшим в безмятежной вечности ребенком и пошел дальше.
Четвертая призма его поразила.
Это снова был мужчина, но на этот раз – молодой, стройный, с лицом редкой аристократической красоты, дышащим умом и благородством. Он сидел в прозрачном ледяном плену и держал перед собой на ладонях сердце – покрытое сусальным золотом, и мозг – покрытый серебряной амальгамой. Инкрустированные серебром и золотом разрезы на груди и на затылке не оставляли сомнения, что это его собственные органы. Казалось, что мужчина выбирал между ними и никак не мог принять решение, что же важнее: золотое сердце или блистательный разум.
Григ сполна оценил глубину мысли скульптора, превратившего бренную плоть в философское произведение искусства. Если первая скульптура была восхищением физической силой и силой духа человека, вторая – гимном красоте и любви, заключенным как в живом, так и в рукотворном, третья – преклонением перед невинностью и чистотой детства, которые ранит жестокий колючий мир, то четвертая поднимала вопросы серьезные, глубокие, смело и свежо вторгалась в подлинную глубину человеческой натуры.
– Что же важнее: чистый разум или порывы эмоций? – произнес Григ вслух и покачал головой. Он не знал ответа, как и застывший в своем плену мыслитель.
Григ отправился дальше.
Он был почти уверен, что пятая призма пуста, но оказался прав лишь отчасти.
Да, человека там не было.
Там Грига ждал скульптор.
Наблюдателю неподготовленному или предвзятому он мог бы показаться некрасивым или даже устрашающим. Но Григ, полный восхищения от увиденного, смотрел на скульптора открыто и с симпатией.
Больше всего замершая в прозрачной массе фигура походила на краба – огромного багрово-красного краба, вставшего на задние лапы, а передние клешни поднявшего высоко вверх. В такой позе скульптор был на полметра выше Грига. Кончики клешней и передних лап сверкали, словно покрытые металлом. Торчащие рядом со ртом хоботки заканчивались каплями серебра и золота. Но самым поразительным оказалось лицо краба – почти человеческое лицо, впечатанное в панцирь и растекшееся по нему. Глаза существа были совершенно человеческими, только лишенными ресниц, век и на стебельках. И они пристально смотрели на Грига.
– Это все твои создания? – спросил Григ, прижавшись к прозрачной стене.
Краб дрогнул – и одна клешня слегка наклонилась. Каким-то образом он перемещался в твердой субстанции, будто в воде.
