– Капитаны, командовавшие «Ульем» до меня, не удержали бы корабль в воздухе, если бы позволяли себе неоправданный риск, – сказала она, отвернулась от монитора и бросила взгляд на штурманов: – Райан, Хант, держитесь на границе шторма. Грозовой фронт без команды не пересекать. Повторяю: не пересекать. Даже если «Арес» появится в десяти футах от нас.
Энсины кивнули, подтверждая, что поняли приказ.
– Джордан, распорядитесь, чтобы связисты продолжали вызывать «Арес». Если что-то услышат, пусть сразу докладывают мне.
– Слушаюсь, капитан, – ответил тот.
Эш заметила на лице Джордана тень неодобрения. Но она, как призрачный силуэт корабля, мелькнула и исчезла.
Тревис остановился у ряда помидорной рассады в Первом отсеке и плюнул в ближайший горшок. Почва была влажной от слюны других обитателей нижних палуб. Внизу все действовали сообща, используя ради выживания любые доступные ресурсы. Навоз, полученный от скота, превращался в удобрения для растений, освещенных тепличными лампами. Из шкур и меха животных шили одежду. Одеяло Тревиса было из кроличьего меха, а кожаные шнурки для ботинок из борова, отправившегося на тот свет много лет назад. Никто ничего не выбрасывал, все использовалось снова и снова.
Он прошел мимо сотен клеток с оглушительно кудахтавшими курами и тарахтящими морскими свинками, мимо агротехников, присматривавших за скотом. Несколько лет назад, после голодных бунтов, капитан Эш отдала животных обитателям нижних палуб – для предотвращения новых волнений, но эта мера была временной и не могла решить более масштабную проблему. Дополнительный рацион из яиц и мяса морских свинок не мог удовлетворить реальные потребности нижних палуб.
Тревис встал в очередь, упиравшуюся в двух полицейских, охранявших лестницу, которая вела наверх. Обитатели нижних палуб шли на работу или на базар, где надеялись что-нибудь выменять. А сам он направлялся на гауптвахту, чтобы навестить брата.
Очередь двинулась вперед, Тревис достал идентификационную карту. Голова раскалывалась от мигрени, с которой он никак не мог справиться. В нос опять ударила вонь. Проходя мимо загона для свиней, он закашлялся, прикрывая лицо рукавом плаща. Когда подошла его очередь, он протянул охраннику идентификационную карту и подумал, что его вот-вот стошнит.
– По какому делу?
Тревис вытащил клочок бумаги – пропуск на гауптвахту – и отдал полицейскому.
– Хочу кое-кого навестить.
Тот рассмотрел удостоверение личности при свете секции ламп, висевшей над головой, посмотрел на Тревиса и принялся изучать пропуск. Наконец он вернул ему документы и кивнул в сторону лестницы:
– Проходи.
Тревис поднялся по ступеням и зашагал по лабиринту коридоров, тянувшихся через весь корабль. Он мог бы сделать это с закрытыми глазами, он наизусть знал каждый проход, закоулок и тупик.
Проходя мимо забегаловки «Ведомый», он почувствовал, как в душе закипает злость. Спьяну он даже не понял, что парень, приложивший его в баре головой об стол, был то самый Ксавьер Родригес, самый печально известный хеллдайвер на корабле. Пятнадцать лет назад отец Тревиса Рон совершал дайв вместе с ним, но Икс, вероятно, его уже не помнит – Тревис погиб во время десятого прыжка. Десяти дайвов им с матерью хватило, чтобы перебраться в квартиру на верхних палубах. Но потом она умерла от гриппа, а Тревис связался с Алексом и его дружками здесь, внизу, и с тех пор жил в Первом отсеке и работал электриком.
На перекрестке он повернул налево. В коридоре было пусто, если не считать пары охранников, возвращавшихся из управления полиции. На гауптвахту вела вторая от входа в управление дверь. Тревис остановился перед ней, отбросил дреды назад. Затем вошел в тускло освещенную комнату, где не было ничего, кроме двух стульев, и подошел к застекленному окошку в стене.
Охранница со светлыми, собранными в пучок волосами посмотрела на него, стряхнула с серого мундира крошки и встала.
– Тревис Эдди, на свидание с заключенным Рафаэлем Эдди.
Он приложил к окошку идентификационную карту и разрешение.
– Ждите здесь, – сказала она, открыла дверь в свою каморку и шагнула в узкий проход.
Через несколько минут дверь снова отворилась, и в комнату вошел человек в черном балахоне с капюшоном. Его руки были скованы наручниками, взгляд блуждал, и выглядел он каким-то потерянным.
– У вас десять минут, – произнесла охранница и захлопнула дверь с грохотом, от которого человек в капюшоне вздрогнул.
Он стоял опустив голову, затем поднял глаза и посмотрел в застекленное окно. Его лицо скрывалось в тени, однако Тревис разглядел ввалившиеся щеки.
– Это ты, Трев? – слабо прошептал Рафаэль.
Он подошел ближе, поднял руки в наручниках и откинул капюшон. Под глазами у него были черные круги, жидкие черные волосы спадали на плечи. От света он щурился и моргал.
Последний раз Тревис видел Рафаэля всего полгода назад, но теперь с трудом узнал стоявшего перед ним человека. Он почувствовал, как подступают слезы.
– Да, брат, это я, – ответил Тревис. – Похоже, с тобой тут не очень хорошо обращаются.
Рафаэль закашлялся и с трудом улыбнулся сухими губами.
– Вот что бывает, если помогаешь зачинщикам мятежа. На нас пайки не тратят.
Тревис кивнул. Он не мог опомниться от потрясения. Брата он помнил сильным, широкоплечим, с густыми, как у него самого, волосами.
– Как дела, братишка? – спросил Рафаэль.
Он сел на стул, левый глаз у него дернулся.
Все эти месяцы Тревис обдумывал, что скажет Рафаэлю. Каждый вечер мысленно снова и снова повторял это перед тем, как лечь спать. Но теперь не мог вспомнить ни слова.
– Плохо, – ответил Тревис.
Их могли подслушивать, но врать он не хотел.
– Пайки жалкие, а единственный доктор, который по приказу капитана работает на нижних палубах, не справляется. Людям живется хуже, чем когда-либо.
Рафаэль смотрел перед собой невидящим взглядом. Левый глаз дергался каждые несколько секунд, его била дрожь. Тревис даже не был уверен, что Рафаэль его слышит.
– Тебе осталось еще два года, – сказал он, – это же ерунда, старик. Когда выйдешь, я поставлю тебе целый кувшин бухла и приготовлю курицу – целую курицу! Я коплю кредиты.
– Помнишь, что говорила мама? – спросил Рафаэль. – О падении Вавилонской башни и конце света?
Тревис мысленно вернулся в прошлое, в памяти всплыли мучительные воспоминания. Он едва помнил не только мамины рассказы, но даже ее темно-карие глаза.
– Она была права, братишка, – сказал Рафаэль, слегка раскачиваясь на стуле. – Мы сами во всем виноваты. Люди не должны жить на небе. Нужно было умереть там, внизу.
С этими словами он указал в пол кривым, пожелтевшим ногтем.
