Большей чуши и придумать было сложно, но ничего более правдоподобного мне в голову не пришло. О легенде нужно было, конечно, позаботиться заранее, но встреча с Бочкаревым мне вообще все мысли спутала.
– А почему Дуремар? – решила я пойти в атаку.
– Так ведь у него пиявки да лягушки – лучшие подружки, – пожала плечами Валентина. – Вечно торчит в свое лаборатории, а уж если выходит, то никому прохода не дает. Озабоченный какой-то. Оно и понятно, кто с таким чудаком будет интимно общаться? Вот он и пристает ко всем женщинам без разбору. Но знаешь, если честно, то это и на приставания не похоже. Все только на словах. Да вот к нему зайдешь, сама увидишь. Наговорит с три короба комплиментов с намеками, а дальше ни-ни.
Сложно было сказать огорчало такое поведение Петра Петровича мою собеседницу или забавляло, но мне его романтические настроения были не слишком интересны.
– Хотя, – продолжала тем временем Валентина, – он сейчас в трауре. Тут вчера математики день рождения кафедры справляли, так кто-то на банкете Анфису траванул.
– Кого?
– Анфису, крысу Дуремара. Знаешь, одни кошек заводят, другие, как твой брательник, – хомячков, а Мельников жил с крысой. Она у него неразлучной спутницей была. Везде с собой таскал, – она неодобрительно покачала головой и отправила в рот очередную порцию колбасы с хлебом.
Я подождала, пока она прожует пищу, запьет ее чаем и продолжит. Тема для беседы выходила занятной, и мне не хотелось сбивать собеседницу с мысли.
– Ну, понятное дело, то, что он по институту с грызуном шлялся, мало кому нравилось. Представь, сидит в столовой какой-нибудь профессор, а по столу вдруг Анфиса побежала. Неприятно как-то, и аппетит портится. Вот и нашелся какой-то герой, спровадивший живность на тот свет. Но это так сам Мельников говорит, а ему бедняге никто не верит. Он сегодня все утро по институту бегает и каждому рассказывает, что его крысу спецом отравили. А люди шепчутся, что у него крыша поехала. Ну сама подумай, кому это надо его крысу травить на банкете? Коржикову, его мамке или невесте?
– А почему именно им?
– Дак они ж вместе за столом сидели. Там еще и лаборантка была, Свиридова, но и ей ни к чему травлей заниматься. Она вообще просто подошла выразить почтение профессору. А Мельников все голову ломает, кому крыса помешала. Может, и правда у него того, не все дома? – хрустя огурцом, спросила Валентина.
– Не знаю, – пожала я плечами.
– И никто не знает. Только тем, кто на банкете с Мельниковым общался, не резон хулиганить. Уж больно они солидные и уважаемые люди, – вынесла она вердикт.
– А может, этот Коржиков на Петра Петровича зуб имеет? Вот и отравил любимое животное.
– Ой, не смеши меня. Коржиков – это наше светило науки, а Мельников – чудак на букву «М», он никто и звать его никак. У Коржикова зуб! Вот рассмешила.
– Но зверек же умер?
– Ну умер и умер. Все мы умрем когда-нибудь, – философски заметила она.
На это возразить было нечего, и я замолчала. Проявлять сильную заинтересованность этой историей я не стала, а перевела тему на нее саму. Тут Валентина расцвела и с большим удовольствием поведала, как ее мамка пропихивала на работу в НИИ, потому что сама блат имеет. Оказалось, что мамка ходит в завхозах. И не ясно, сколько бы она еще изливала бы мне душу, но тут в коридоре послышались шаги, и Валентина, подняв палец кверху, сообщила, что Мельников вернулся с обеда. Я поспешила раскланяться. И мы расстались, обоюдно довольные общением.
Постучавшись в указанную Валентиной дверь, я услышала голос Петра Петровича. Протиснулась в лабораторию и столкнулась с ним нос к носу. Мне он обрадовался и повел в крохотную каморку, меблированную диваном, креслом и журнальным столиком. Усадив меня со всеми удобствами в кресле, Мельников принялся расспрашивать, какими судьбами я здесь оказалась. Я честно заявила, что пришла узнать, как он себя чувствует, ведь вчерашний вечер закончился очень печально.
– Да-с, молодая леди. Вчера я потерял своего верного друга. Анфиса была чудесным, умным, верным и чутким зверьком. И я ума не приложу, кому понадобилось так с ней поступить. Вы не подумайте, что я хочу наветы наводить на вашего жениха, и тем паче на вас с маменькой. Нет причины грешить и на лаборанта Свиридову. Но факты упрямая вещь. Я провел вскрытие, сделал анализы. И вот!
Он потряс у меня перед носом тонкой папочкой.
– Одним из составляющих проходит цианистый калий. Нет, есть и еще кое-что, но вам эти названия ровным счетом ничего не скажут. Основная причина смерти – яд. Вот так-то, голубушка. И я все запротоколировал. Да что толку, куда мне с этим, в милицию? У нас на права животных всем глубоко плевать, ведь даже права человека и те иллюзорны, что уж говорить о какой-то крысе! – искренне сокрушался он.
– Петр Петрович, но как яд мог попасть на пищу?
Мельников молчала около минуты, внимательно вглядываясь мне в лицо. А потом решился, с видом человека, прыгающего первый раз на тарзанке.
– А вот это интересный вопрос. В первый момент я решил, что кто-то хотел избавиться от Анфисы. Я, помнится, вам так и заявил, когда вы побежали за мной по лестнице. Но потом я продумал все варианты и, знаете, тут всплывает кое-что весьма пренеприятное. Если яд был в бутерброде, то не предназначался ли он вашему будущему супругу? Он их поглощал с большим аппетитом. А если он был в шампанском, которое выплеснулось из стакана, то погибнуть должным были вы.
Вот вам и чудак, вот вам и протекающая крыша! Челюсть на место мне удалось вернуть не сразу. Я громко сглотнула и проблеяла что-то невразумительное.
– Вы так думаете?
– А вы разве думаете иначе? – хитро прищурился Мельников. – Поэтому вы и пришли. Но, дорогая моя, Ксения Робертовна, я не хочу последовать вслед за Анфисой. Эта история меня никаким боком не касается, я случайное лицо и не желаю быть втянутым в чьи-то разборки, говоря современным языком. Сегодня я все утро бегал по институту и выставлял себя чокнувшимся от горя маразматиком, чтобы у преступника не осталось сомнений по поводу того, что я искренне считаю, что кто-то покусился на жизнь моей крысы. Пусть я лучше буду считаться идиотом, чем покойником!
– То есть вы полагаете, что это все-таки была попытка убийства?! – уточнила я, заглядывая ему в лицо.
– Милая барышня, не надо заниматься самообманом. Цианистый калий – это не самая распространенная приправа для бутербродов. Кто-то позаботился о подобной пищевой добавке. И вам лучше знать за кем идет охота.
– Петр Петрович, я вам благодарна за откровенность. Но не могли бы вы меня просветить по поводу этой лаборантки. Как вы понимаете, ни я, ни мать Кости не могли нашпиговать бутерброды цианидом. Остаетесь вы и Свиридова. Вам я верю, а эту женщину видела впервые. Скажите, у нее есть причины ненавидеть Костю?
– Кхе-кхе-кхе, – прокашлялся в кулачок Мельников. – Я так понимаю, версию о нападении на вас вы вычеркиваете? Ну ладно, ладно, как хотите. Я могу ответить на ваш вопрос. Но только давайте уговоримся сразу – на меня вам нигде и никогда ссылаться не стоит. Я скажу, что вам этот разговор пригрезился. Мотивы такого неджентльменского поведения я изложил выше.
